Подружки
Шрифт:
– По меньшей мере, если меня бросили, то не для первой встречной. У Пейраса хороший вкус!.. Помните, Доре, что вы говорили мне об этой шлюхе в первый вечер, когда мы вместе отправились в Казино? Помните?.. Она ухитрилась оскорбить маркиза де Лоеака, приняв его за простого матроса. А она должна была бы знать матросов, эта Жолиетта!.. Право, в жизни часто случаются очень смешные вещи.
– Да, – согласилась маркиза Доре.
Она не была спокойна за исход инцидента. Среди царившей в зале тишины голос Селии звучал с внушающей опасенья ясностью. До какого места достигал звук ее голоса?
– Скажите, Селия, после индейки заказать что-нибудь легкое? Или фрукты?
– Все равно. Но скажите… Разве вы не заказали студня из рыбы?
– Что такое? Не понимаю.
– Ну да!.. Вы заказали студень, Доре, не так ли? Не станем же мы уходить, оттого что сюда вошла эта большая марсельская сардинка? Правда, здесь запахло немного свежевыловленной рыбой… Но если отворить одно из окон… Лакей, впустите немного свежего воздуха!..
– Молчите! Вы кричите, как будто бы кругом глухие.
– Так что же? Должен же лакей меня услышать!
– Все слышат, не только лакей, детка!.. Вас все слышат! Вот, посмотрите: герцог повернулся и глядит на вас!
– Меня это нисколько не стесняет! Напротив!.. У него вкус получше, чем у Пейраса, у герцога.
Голос ее становился все более громким. Доре бросала в стенное зеркало беспокойные взгляды. Невозможно, чтобы на расстоянии каких-то жалких четырех столиков не было слышно каждое слово. Теперь берегись!.. Все это должно дурно кончиться.
И эта Селия, которая не хочет успокоиться. Быть может, стоит вмешаться? Маркиза наклонилась вперед:
– Селия! Серьезно!.. Неужто вы собираетесь вцепиться в волосы этой женщине?
– Я, вы смеетесь, что ли? Я побоюсь запачкать руки.
– Тогда прошу вас, говорите потише. А если нет, так я поручусь, что вам придется запачкать ваши руки!..
– Оставьте! В Марселе люди смелы на словах, но не на деле. Посмотрите только, как она уткнула нос в тарелку, эта большая сардинка. А ее покровитель заодно!.. Ужинайте спокойно, бедная моя Доре!.. Немного шампанского, а?
Она выхватила из никелированного ведерка бутылку с красной головкой и налила полные стаканы. Упали последние капли. Селия поставила бутылку.
– Ну вот!.. Доре, вы что-то говорили о грязных руках…
Сильно запыленная бутылка в толченом льду покрылась зеленоватой грязью. И пять растопыренных пальцев были цвета бронзы.
– Возьмите мою салфетку.
– О нет! Это слишком противно, я иду к умывальнику.
Она встала резким движением: нервы ее, разумеется, были отнюдь не в порядке. Она с шумом отодвинула стул.
Маркизу охватило предчувствие:
– Пойти с вами?
Но Селия уже удалялась:
– Нет, нет, нет!.. Оставайтесь. Я возвращусь через минутку.
Она прошла мимо столика своего недруга. И ее развевавшаяся юбка коснулась юбки ее соперницы; соперница в действительности и не думала утыкать нос в тарелку, но совсем некстати внимательно разглядывала кончики своих ногтей и убеждалась, без сомнения, что они нуждаются в полировальной щеточке. Всем известно, что на умывальнике
Пейрас не успел спросить ее; его новая любовница, как на пружине, вскочила и уже неслась по пятам его прежней любовницы.
Зал «Цесарки» длинный, он тянется от Страсбургского бульвара до улицы Пико. Скромная дверка выходит на эту последнюю улицу, и в коридоре, который ведет к этой двери, расположены умывальники и два или три небольших кабинета.
Войдя в первую комнату с умывальником, Селия тотчас же погрузила вымазанные грязью руки в умывальный таз, полный воды. В это самое мгновение с порога раздались слова, произнесенные чрезвычайно раздраженным голосом:
– Послушайте, вы, шлюха вы этакая!.. Вам, верно, хочется, чтоб я заехала вам в морду, чтоб обучить вас вежливости!.. Попробуйте только вести себя так, как до сих пор, и я вам покажу! Уж я вас сокращу, будьте покойны!..
В воде, налитой в умывальник, обе руки судорожно сжались. Капли обрызгали мрамор. Селия круто повернулась на каблуках и оказалась лицом к лицу с соперницей. Жолиетта была здесь, в дверях. Селии раньше всего бросилась в глаза рыжая копна ее волос под очень большой шляпкой и бешеный блеск ее черных глаз. И ее инстинктивно охватило трагическое желание вырвать эти волосы, выколоть эти глаза. Только необычайный физический страх удержал ее на несколько мгновений, страх, так парализовавший ее сердце и легкие, что ей казалось, будто она задыхается. Из ее широко раскрытого рта не вылетело ни слова. Соперница ее сочла себя победительницей. Она насмешливо расхохоталась, изрыгнула три ругательства, принадлежащие к словарю, неведомому даже на Монмартре, и отступила на шаг, чтоб уйти.
В то же мгновение Селия овладела дыханием, бросилась вперед и изо всех сил ударила по оскорблявшему ее насмешливому лицу, ударила с такой силой, что пощечины прозвучали, как звонкие аплодисменты.
За столиком, ближе остальных расположенным к умывальникам, Рабеф и Л'Эстисак философствовали вполголоса:
– Любовный инстинкт? – говорил врач. – Но, друг мой, если бы только мы могли вернуться к первобытному животному состоянию, снова стать – увы! это бывает так редко – красивыми и горячими животными, деспотичными, отважными, готовыми на смертоубийство.
Он замолчал, широко раскрыв рот: от умывальников раздался звук пощечины, который немедленно же покрыли ужасные крики.
– Вот тебе и на! – заявил герцог. – Практика после теории: дамская война!..
Весь ресторан уже услышал происходящее, и все бросились к месту битвы. Рабеф и Л'Эстисак первые открыли дверь в коридор.
Перед дверью во вторую умывальную комнату каталось и двигалось нечто живое и взъерошенное, и это нечто выло во все горло среди топота ног и рыданий; это нечто было живое: две сцепившиеся женщины, которые до такой степени переплелись друг с другом, что составляли уже только одно тело. Четыре руки исчезали среди двух потоков, рыжего и черного; колени усиленно толкали друг друга, и острые зубы так укусили одно из плеч, что брызнула кровь. В двух шагах отсюда, среди клочьев корсажа, валялась на полу разорванная шляпа.