Подрывник
Шрифт:
— А по лицу не заметно, что тебя так сильно отхайдакали, — сказала она в перерывах между потребления пищи.
— Лицо я успел спрятать. Сзади по башке трахнули. Хорошо, у меня череп крепкий, как у мамонта. Сколько раз уже в этом убеждался. Это те два козла из автобуса?
— Да, они.
— Кто это?
— А, Жмуня и Пепел, пид…
Слово, которое девочка подобрала для определения характеристики парней, Кежа ни как не ожидал услышать из этих юных уст, даже со всеми скидками на испорченность нравов современной молодежи. Почему она записала
— Это альбатрос. Скиталец морей. Выколол, когда ещё служил в торговом флоте.
— Так ты моряк?
— Было и такое в моей жизни. Пять лет ходил в загранку, потом выперли.
— За что?
Игорь засмеялся.
— За поступок несовместимый с моральный обликом советского моряка.
— А по проще?
— А по проще из-за бабы. Пришли мы тогда в Сан-Франциско, это год восемьдесят пятый, все за шмотками на берег рванули, а меня не пускают, молод больно, у трапа поставили. Смотрю — негритяночка одна ходит по пирсу, по сторонам поглядывает. Ну, перемигнулись мы с ней, я ей несколько зелененьких показал и провел на судно. А когда уже выводил, третий помощник капитана засёк, собака. В те времена с этим было строго. "Облико советико аморалишо", — процитировал он. — Так и турнули меня с морфлота.
— Ну а как тебе эта, негритянка?
Кежа показал большой палец.
— Нештяк, вот только в жены бы я её не взял. За неделю замучила бы до смерти.
Когда и бутерброды, и пиво кончились, Лола ушла, но вскоре вернулась в костюме Евы, и, без малейшего смущения, залезла в ванну к Кижаеву. Усевшись напротив Игоря, она протянула свои ноги поверх его и с блаженным видом заявила: — Кайф! Ненавижу только этот запах роз. Я лаванду люблю. Эх, завтра бы еще в школу не идти, вот это был бы полный отпад!
Глава 5
Был четверг, а значит, традиционное утреннее совещание в этот день состоялось не как обычно, в третьем отделении милиции, а в горотделе. Раз в неделю туда собирали оперативников и участковых со всего города, чтобы донести до их ушей мнение руководства об их плохой работе.
Этим утром Астафьев откровенно зевал, и это первым отметил Косарев. А втыкать своим подчинённым по полной программе он умел как никто в горотделе.
— Так, насколько я вижу, — он повысил голос до угрожающего, — нашему стажёру неинтересно то, что говорит какой-то там начальник уголовного розыска?
Астафьев был сейчас настолько ещё в сонном состоянии, что на угрозу не отреагировал, а, зевнув, заметил в ответ: — Нет, почему, интересно. Просто я сегодня не выспался.
— Ну, это ваши личные проблемы, лейтенант. Все эти зевки попрошу отставить за порогом моего кабинета. Вы у нас вчера опрашивали соседей этого висельника?
— Так точно.
— И
— Кроме шума, который слышала соседка слева в три часа ночи, соседи снизу так же слышали какой-то удар ночью, им показалось, что что-то там разбилось.
— Это мог быть этот самый горшок?
— Мог.
— Он, вообще-то, большой был?
— Там чуть не ведро земли было. Луковица вот такая, — Колодников показал руками нечто, похожее на футбольный мяч.
— Это кто сказал? — не поверил Косарев. — Вы что, его нашли?
— Да нет, дочка показывала фотографии, там он был на кадрах, — пояснил Колодников. — Я этот чёртов индийский лук, теперь на всю жизнь запомню. До часу ночи там кувыркались, — он зевнул, но начальник Угро ему замечание не сделал.
— Что прокуратура решила — закроет это дело, или нет? — поинтересовался Косарев.
— Потехин склонялся к этому, но эта девица…
Косарев оборвал Колодникова.
— Она, что, в самом деле, работает в прокуратуре области?
— Города. Да, она показала документы. Следователь по особо важным делам.
— Важняк!? Да, лёгкой жизни теперь не ждите. Что будем делать с этим стариком? Кто будет его вести?
— Может, отдать его Юрию? — Колодников кивнул на Астафьева. — Пусть стажируется.
Юрий опешил.
— Я? Что, я один буду работать по этому делу?
Его тут же поддержал Колодников.
— Да ты не бойся, ничего такого особенного тут нет. Никаких следов преступления ведь не нашли. Чистый суицид. Разбил старичок невзначай любимый цветок, выкинул его, и огорчился так, что сам влез в петлю. Последняя капля, знаешь, как это бывает.
— Соломинка, которая переломила хребет верблюду, — назидательно сообщил Косарев.
— Да, точно. А то, что дочка его звереет, это понятно. Не каждый день у нас родители вешаются.
Итог обсуждения подвёл Косарев.
— Ну, значит так и решили. Ты занимаешься машинистом — это самое важное, а твой стажёр — дедушкой. Свободны!
Когда все ушли, Косарев взял папку, вышел из кабинета, и прошёл чуть дальше по коридору, там, где его преграждала деревянная перегородка. Он начал на кнопку вызова кодового замка, и тут же из небольшого динамика мужской голос прошептал: — Кто?
— Косарев.
Называть свой звание и должность Георгий не пожелал. В ФСБ знали, кто такой Косарев.
Замок щёлкнул, и майор прошёл в приёмную местного отделения ФСБ.
— Мне бы Богачёва, — сказал он.
— Вадим Николаевич сейчас в Москве. Вчера уехал.
— А кто за него сейчас?
— Шлыков.
— Хорошо, мне и он подойдёт.
Дежурный, а по совместительности и секретарь, сообщил кому надо, и Косарев не прошел и трёх метров, как на пороге своего кабинета его уже ждал невысокий, улыбающийся человек в строгом костюме с галстуком. Всем своим видом Семён Шлыков напоминал добродушного, только начавшего стареть цыгана. Коренастый, полуседой, с темными, чуть раскосыми глазами и густыми усами скобочкой.