Подрывник
Шрифт:
— Да.
— Работы много?
— Ни дня не сидим без дела. Постоянно что-то таскаем. В завод цистерны с реактивами, оттуда вагоны с продукцией. А нас счас, машинистов, всего двое осталось. Михалыч у нас ещё третьим машинистом был, на подсменке. Ушёл на пенсию, да через полгода умер. Так вот, если кто заболеет, я, или Витька, и подменить некому.
— Значит, вы работаете через сутки?
— Ну да, так неудобно. Не успеваешь отдыхать. Раньше были три бригады, работали через двое суток на третьи, — повторил он. — Но, конверсия эта, мать её за ногу. Одну бригаду сократили. Так и мучались, вот, Михалыча припрягали, старого хрена, по скользящему графику работали. А тут и он крякнул. Игоря
— Как это? — не понял Андрей. — Почему накладно? Сам же говоришь — из экономии сократили?
— А, это у нас, как всегда. Хотят лучше, а потом всё по старому обратно переделывают. Мы перерабатываем по времени, и получается, что мы из-за сверхурочных съедаем фондов ещё больше, чем когда было три бригады. А им, — он мотнул головой вверх, — столько платить сверхурочно за падло. Да и комитет по труду наезжает, и по технике безопасности комиссия из Москвы приезжала, тоже навтыкала выговоров нашему директору. Сутки отдыха, это для нас мало. Не положено нам так мало отдыхать. Взрывчатку ведь возим, не силос. На железке вон, такие же бригады давно уже вдвоём ездят: машинист да сцепщик, и всё. А у нас троих до сих пор держат. Ответственность большая, вот из-за чего. Ежели какой вагон рванёт посредине города — и от города хрен что останется. Помните, года три назад цистерна азотной кислоты с рельс сошла?
Колодников кивнул головой. Этот столб дыма багрового цвета с желтоватыми оттенками наверху был виден со всех уголков города.
— Я её тогда тащил, ту цистерну. Рельса одна ушла от старости, и всё. Сто метров полотна как корова языком слизнула. Еле от тюрьмы тогда ушёл.
— Да, ответственная у вас работа. А что, разве вагонов от этой конверсии меньше не стало?
— Нет. У нас ведь сейчас и стиральный порошок делают, краску, рубероид. Химию всякую целыми эшелонами прём. Нитробензол, бензопропилен — всякую дрянь! Такой вот херни много таскаем. А продукции, той да, той меньше.
— Во сколько вы в тот день расстались с Сафроновым?
— В десять вечера. Мы ушли, а он ещё оставался. Спал он. Молодой парень, слабенький ещё. Срубился на раз.
— Как он вам был по характеру?
— Игорь то? Золотой пацан. Не сачок, дело знал. Он бы вот, уже со следующего понедельника должен был работать самостоятельно. Я теперь вот даже в отпуск из-за него не могу пойти.
— Как у него были отношения с другими членами вашей бригады? Ни с кем он не конфликтовал?
— Нет. Он вообще, лёгкий был на дружбу.
В это время Астафьев разговаривал с дочерью Серова. Юрий как-то подспудно не любил некрасивых женщин, в отличие от них, которые просто западали на симпатичного парня. Но, Валентина Серова была не из той породы. Она была на удивление холодна, строга, и даже не пробовала с ним флиртовать. Уже через пять минут такого разговора Юрий подумал: "Типичная старая дева. На пляже надевает тёмные плавки, чтобы не засветить плёнку. Помрёт девственницей".
— Он мог бы давно уволиться, вредности у отца было на два срока, — рассказывала Серова. — Но он хотел работать. Я его даже за это ненавидела. Он мог говорить только об этом: о своей работе, о своих этих заводских проблемах. Ой, как они с матерью покойной начинали вспоминать эти какие-то мастерские, да изделия, да каких-то там работяг. Я слушать это не могла. До тошноты!
— А, правда, что ваш отец отказался от квартиры?
Черты лица Валентины сразу как-то обострились.
— Да. А я так мечтала хоть немного пожить в отдельной комнате. Всё детство
— Хорошо. Скажите, а куда он мог выбросить это самый горшок. Не в окошко же.
— С индийским луком?
— Ну да.
— Только в мусорку, исключительно. Отец был очень чистоплотным, просто щепетильным. Тут кругом много свалок, под каждым кустом. Но он никогда не позволял себе выкинуть что-то в кусты, как это делают его нынешние соседи.
— Когда у вас похороны?
— Завтра, в двенадцать.
— Хорошо, тогда я пойду, поищу этот горшок. Если баки ещё не увезли.
Баки с мусором были не так далеко от барака, и, как ни мечтал Астафьев, спецмашина их ещё не посещала. Юрий посмотрел по сторонам, потом на небо. Лезть в бачок ему не хотелось. Можно было просто отбрехаться, сказать, что не нашёл этот чёртов разбитый горшок. Но, что-то в душе стажёра сопротивлялось такому простому и чистому вранью. Повздыхав, и, заранее скривившись, Юрий начал по очереди заглядывать в баки. Мусор в них был самый обычный: объедки, пустая посуда, использованные презервативы и туалетная бумага. А по представлению Астафьева даже в разбитом состоянии этот горшок с цветок должен был занимать большой объём. Его должны были принести в какой-то таре: в ведре, в пакете, в коробке. Он вооружился длинной палкой, начал шурудить в баках, но ничего похожего не находил. Был, там, правда, большой пакет. Нагнувшись, Юрий, сморщившись, вытащил пакет, и тут же услышал за своей спиной: — Смотри, какие молодые бомжи пошли.
Астафьев оглянулся, и увидел двух девушек старшего школьного возраста.
— А так даже симпатичный. И одет хорошо, — сказала одна из них. Вторая презрительно скривилась.
— Да ладно! Бомжара как бомжара. Сейчас что только на свалку не выкидывают. Вот и приоделся.
Во взглядах девушек было столько презрения, что Юрию захотелось бросить этот дурацкий пакет, побежать за малолетками, и объяснить им, что он ни какой не бомж, что он работник милиции, и сейчас занимается этой фигнёй только по служебным обязанностям. Но, ничего этого он не сделал, только сплюнул в сторону, и подумал: "Нашёл, называется, себе престижную работёнку. Отслужу год, как положено, и уволюсь!"
Развязав пакет, Астафьев убедился, что в нем самый обычный, неприглядный мусор. Бросив пакет и палку в бак, Юрий брезгливо вытер руки носовым платком, и направился к бараку. Но путь ему перегородил огромный грузовой фургон, с которого выгружали что-то в соседний барак. Лейтенанту пришлось обходить грузовик, и, обойдя соседний барак, он решил сократить путь, и продраться сквозь кусты, разделяющие эти два творения первых пятилеток. И тут он буквально наткнулся на большой, жёлтый пакет. В другое время он бы не обратил на него внимания. Но сейчас он не только вытащил его из кустов, но и внимательнейшим образом исследовал его. Среди чёрной земли, чего-то тёмно-зелёного, больше похожего на искусственную, пластмассовую зелень, а не остатки цветка, виднелись знакомые, светло-коричневые осколки керамического горшка. Астафьев даже засмеялся от такой удачи. Он с облегчением вздохнул, и торопливо направился в сторону барака.
Свою находку он предъявил Валентине с небрежностью истинного профессионала.
— Вот, нашёл. Только не в бачке лежал этот ваш индийский лук, а закинул его ваш батюшка просто в кусты, за бараком.
Валентина приоткрыла пакет, долго рассматривала его содержание.
— Это он? — спросил Юрий. — Ваш цветок?
— Да, это он. Тот самый цветок. А это вот что такое?
И она достало из пакета нечто инородное. Это была пара розовых, одноразовых медицинских перчаток. Вынув их, Валентина запустила руку обратно в пакет, и вытащила ещё одну пару, затем ещё.