Подселенец

Элгарт Марк

Но Костян тоже боялся. Несмотря на то, что временами батя его подрабатывал забоем телят или свиней у соседей, а с недавних пор взял за привычку брать с собой сына для помощи — подержать там или ещё чего, — отец Костяна строго привил сыну правило: есть животные, а есть люди. То есть крови бояться не надо, не по-мужски это, но человечью кровь лить нельзя. Поэтому Костян, без всякой брезгливости выдавливающий из окровавленных свиных кишок дерьмо, готовя их к будущей оболочке для кровяной колбасы, не представлял себе, что мог бы сделать это с человеческими внутренностями.

Свинья — это свинья, а человек — это человек, и всякие параллели просто неуместны.

Поэтому оба товарища стояли перед приоткрытой дверью в избу Митрофаныча, уже жалея о принятом дурацком решении. Но отказаться — признать себя трусом и слабаком, а к этому в двенадцать лет мало кто готов.

— Ты что ж там, — дрожащим голосом, но с превосходством прошептал Костян, — собрался на ощупь шарить? Света-то нет?

— А что, — наивно поинтересовался Виталик, — лампу зажечь нельзя?

— Ага, — издевательски гыкнул Костян, — чтоб наутро вся деревня судачила, кто это там у мертвяка в доме шастал и свет зажигал? Ты думаешь — нет?

Виталик помрачнел ещё больше. Перспектива лезть в комнату с мертвяком и без света не улыбалась ему вообще.

— Может, за спичками вернёмся? — робко предложил он.

— Хреничками! — осклабился щербатым ртом Костян. — Что б ты без меня делал, бестолочь городская?

"Дома б спал, — с неожиданной злостью подумал Виталик, — а не по мертвецким всяким шарился".

— Сюда смотри, — пробормотал тем временем Костян, извлекая из кармана что-то длинное и тяжёлое. — У пахана на время стырил. Знатная весчь.

"Знатной весчью" оказался военный галогеновый ручной фонарик, почти такой, какие показывают в буржуйских фильмах про полицию, только отечественный и потому сильно большой и неудобный.

— Тут луч не рассеивается, — пояснил Костян, — потому никто нас и не заметит, а мы увидим всё, что надо. Ну что, двинули?

Виталик кивнул.

В сенях пахло какими-то травами и, чуть ощутимо, смертью. Нет, это был не слабый сладковатый запах свежего покойника и не выворачивающая наизнанку вонь гниющего трупа — просто ощущение. Как будто смерть говорила: "Ну вот, я здесь, и вы, ребятки, тоже здесь. Чем займёмся?" Усилием воли Виталик прогнал из головы дурацкие мысли — просто зайти, взять пятаки, положить на их место рубли (ничего себе обмен, да?), а потом быстренько слинять и гордиться тем, какой ты смелый.

В комнате с трупом было очень тихо. Только тикали на стене доисторические ходики со смешной совой в центре. И гроб. Кажущийся неожиданно большим в махонькой комнатушке, как будто перегородивший её из угла в угол. Только белая рубаха покойника и его отсвечивающая в лунном падающем из окон свете борода белёсым размывчатым пятном светлели посередине.

— Глаза прикрой, — посоветовал Костян и зажёг фонарик.

Галогеновый луч не разогнал темноты, а напротив, сгустил её вокруг источника света, сделав окружающую картину ещё более жуткой. Но Костян уже решил форсировать события вместо того, чтоб на пару с Виталиком страху набираться.

Пошарив в карманах

и заранее приготовив рубли, он шагнул к гробу.

— Не ссы, городчанин, — посоветовал он, после чего дрожащей рукой сдёрнул сначала один, а потом и второй пятак с морщинистых век трупа и спрятал их в карман. Затем Костян водрузил на пустующее место рубли.

— И делов-то, — тяжело переведя дух, прошептал он. — Держи, Виталя, — твоя доля, — он протянул слегка ошалевшему Виталику тёмно-зелёный царский пятак. — Храни его, и он тебя хранить будет. Бабки — они хоть и юродивые, но не ошибаются. А теперь — линяем.

"Давно пора", — мелькнула в мозгу Виталика паническая мысль, но слабый шорох со стороны гроба заставил его сердце упасть прямо куда-то в район мошонки. Костян, похоже, испытал нечто подобное.

— Слышал? — еле слышно прошептал Виталик.

— Ага, — таким же дрожащим шёпотом ответил Костян. — Но это херня. Быки, бывает, тоже после смерти всхрапывают, а свиньи — так вообще…

Что там делают свиньи после смерти, Виталик в тот раз так и не узнал, потому как события приняли самый нехороший оборот.

Со стороны гроба раздалось шипение, какое издают шины новенькой "бээмвухи" после знакомства с воткнутой в них завистливой отвёрткой, и наметилось некоторое шевеление. Связанные в запястьях руки трупа медленно поползли вверх, сбрасывая дурацкие советские рубли с глаз, а затем само тело медленно, словно борясь с наступившим уже трупным окоченением, попыталось присесть в гробу.

— И-и-и-и-и, — тонко и как-то не по-человечьи завизжал Костян. — Рвём, Виталя!!!

Сын бравого участкового вслепую ломанулся во входную дверь и, протаранив её лбом, кубарем прокатился по сеням, а затем и по ступенькам крыльца, пересчитав их все (четыре) рёбрами, и с подвыванием исчез где-то в зарослях малины, густо окружавших двор Митрофаныча.

На Виталика же как будто ступор какой напал. Об этом ощущении он читал в книжках, но не верил, что такое бывает на самом деле, ибо от природы был мальчиком активным и даже во сне пинался, воюя с невидимыми врагами или играя в футбол. Сейчас же он как будто намертво прирос к половице, с ужасом наблюдая, как страшный труп старика привстаёт в гробу.

Труп Митрофаныча двигался тяжело, видимо, давало о себе знать почти суточное окоченение. Опёршись на связанные шёлковым канатиком руки, он перевалился через стенку гроба и грузно плюхнулся на пол. Не по-живому мотнув головой, он уставился тусклым взглядом мёртвых глаз на Виталика, как статуя, замершего у стены.

— Ш-ш-ш-ш, ссссссссссссс, — стиснутая марлевой повязкой челюсть старика не давала ему говорить, да и мёртвый язык слушался с трудом. — М-м-ма-а-элчик… Ш-ш-шлушай…

Виталик почувствовал, как горячая струйка побежала по его левой ноге, но в этом не было ничего постыдного, он согласился бы всю жизнь просыпаться в обоссаной воняющей кровати, чтоб только не видеть этого страшного старика, медленно подбирающегося к нему. Труп тем временем поднял руки к голове, ослабляя марлю, мешающую ему говорить.