Подселенец
Шрифт:
Где-то чуть ниже уровня кадыка бледно-зеленоватая кожа существа переходила в тёмно-коричневую звериную шкуру. Той же шкурой была покрыта и уже никак не человеческая голова. Гротескно-большая, она, казалось, вжимала тело существа в землю, делая его ещё более и квадратным. А сама голова принадлежала когда-то совершенно другому существу, с человеком имеющему лишь то общее сходство, что и те и другие вскармливают своих детей молоком.
Острые уши, густая грива спутанных волос и чудовищно длинная челюсть — всё говорило о том, что голова эта лошадиная. Если б не страшные треугольные зубы в пасти и не
— Что, бля, за маскарад, — с некоторой даже ленцой поинтересовался Рябушкин, и только человек, хорошо его знающий, смог бы уловить в тоне старлея те нотки, после которых он превращался в сущего зверя. — Напугать, что ли, собрался? Так я пуганый.
Тварь недоумённо повела лошадиными ушами. Всякое случалось, но вот разговаривать с ней никто ещё не пытался. Не то чтобы она поняла смысл слов, но сама попытка общения с ней ввёла её в некоторое замешательство. Которым Рябушкин и попытался воспользоваться.
Подняв автомат, он перекинул предохранитель. Но Тварь не собиралась ждать. Снова коричневой тенью распластавшись в пространстве, она вышибла оружие из рук старлея, одновременно со всей силой ударив того в грудь. Бронежилет выдержал, не выдержали рёбра. Дмитрий отчётливо услышал громкий треск, идущий изнутри, такое уже бывало однажды, когда в бою ему воткнули в руку плоский, фашистский ещё штык, который какой-то дух приспособил вместо кинжала, только тогда треск был гораздо слабее. Следом нахлынула одуряющая боль, не позволяющая даже вдохнуть по-человечески. Но Тварь не торопилась его добивать: отскочив, она наблюдала за судорожными попытками старлея схватить ртом хоть немного воздуха даже как-то почти с человеческим вниманием.
— А что это у нас за бяка такая по лесам ходит? — раздался неожиданно из-за спины Твари дрожащий от напряжения, но куражливый голос. — Или в цирке день открытых дверей объявили?
Бледный и злой Серёга Облом в смешном, несуразном прикиде — ментовский китель и фуражка в сочетании с тренировочными штанами и раздолбанными ботинками — стоял за спиной монстра, приведя автомат в полную боевую готовность.
— Ты чё ж это, падаль, — поинтересовался он у оторопевшего от такой наглости чудовища, — на ментов прыгаешь, а? Если их твари всякие подкоряжные мочить будут, что ж нам, честным ворам-то, останется?
С этими словами Серёга нажал на курок. Автоматная очередь, выпущенная в упор, мощными шлепками пуль откинула Тварь чуть ли не метров на пять, проделав в её теле новые дыры. Тварь разозлилась — не то чтобы она дорожила своим телом, просто, как любой хищник, чудовище воспринимало всякую агрессию адекватно. Не обращая внимания на начавшую сочиться из пробитых отверстий мутную жидкость, давно уже циркулировавшую в её теле вместо крови, она рванулась к новому существу, попытавшемуся доказать, что оно сильнее неё.
На поверку существо оказалось ничуть не крепче, чем вся остальная Еда. Ярость и злость, исходившие от него, были удивительны, но Тварь давно не придавала значения
Жрать Облома Тварь уже не стала. Только оторвала левую руку, пожевала, оценила и сплюнула в отвращении. Слишком много водки и чифиря выпил в своей жизни Облом, чтоб прийтись по вкусу даже такому неприхотливому в еде хищнику.
Волохов и Рябушкин напряжённо наблюдали за тем, как чудовищный монстр отбросил от себя измятое тело зека, поводил покусанным носом и направился куда-то в сторону. "Пронесло, что ли?" — разом мелькнула в голове у обоих панически-недоверчивая мысль, словно в ответ на которую Тварь как бы шагнула в провал в зелёной траве и пропала.
Рябушкин сообразил первым:
— Пашка, ты в порядке, слышишь меня?
Павел кивнул, так как внятно ответить он, понятно, был не в состоянии.
— Она в торфяник нырнула, понял, да? — превозмогая раздирающую боль в груди, уточнил Дмитрий.
Пашка ещё раз кивнул — типа, ну и чего?
— А то, билят, — матерные слова давались Рябушкину почему-то особо тяжело, — чую я почему-то, что пацанов своих из наряда больше не увижу. — Он сплюнул и с удовлетворением заметил, что слюна не красная, значит, есть ещё шанс, что лёгкие не пробиты, может, и поживём ещё, хотя больно-то как! — Положила их тварюка эта… А долг — он платежом красен. Справа у меня поищи, — Рябушкин одними глазами указал на разгрузку.
Как сомнамбула, Павел запустил руку в накладной карман и наткнулся кончиками пальцев на что-то холодное и гладкое, одним своим присутствием означающее смерть.
— "Эргедешка", — кивнул Рябушкин. — Отличная штука. Колечко блестящее видишь? Так вот, вытащи его и в лужу ту, куда паскуда эта нырнула, брось. Пули её, конечно, не берут, — ухмыльнулся бешеным оскалом лейтенант, — но бессмертных-то один хрен не бывает. Давай, Павел, действуй, пока наши не подвалили. Неохота мне, понимаешь, чтоб сучара такая по свету белому ползала… Рви, бля, я сказал!!! — шёпотом заорал он, видя, что Пашка всё ещё находится в раздумьях.
Павел был уже не в состоянии спорить. Подобрав гранату, он на четвереньках подобрался к болотному окошку, где скрылась Тварь, выдернул смешное никелированное колечко, опустил рубчатое яйцо в воду и со всей возможной скоростью пополз обратно.
Взрыв гранаты под водой даже не показался особо сильным.
Тварь уже улеглась на дно, впадая в своё обычное состояние спячки, когда почувствовала, как сверху опускается что-то небольшое и хищное. Но для Твари не было понятий "опасное" и "не опасное", были только "Еда" и "не Еда". Падающее сверху Едой определённо не являлось, поэтому Тварь предмет проигнорировала.