Подсолнухи

Толмачёва Мария

Он не бросил меня.

Он приехал и вытащил меня из этого состояния. Я уже говорила, что в переломные моменты такое случается. Так вот это мой любимый момент в жизни.

Дальше, стоит ли описывать, несколько дней были как в том сне, когда он дал мне о себе знать. Мы гуляли по раскалённым улицам города, прячась в тени переулков между частными домами. Вечерами мы не смотрели закат. Да и зачем нужен закат, если рядом с тобой есть нечто невероятное и невообразимое? Следующие несколько недель я даже не помню, была ли дома. Мы, кажется, все ночи проводили на крышах и освящённых яркими фонарями парках. Единственное, что я точно помню – мы только и делали, что говорили. Нашу болтовню прерывали только неисчезающие приливы нежности и внезапные желания

лишних прикосновений. Мы целовались столько, что иным на всю жизнь хватило бы.

Я пришла через, кажется, три недели домой.

Лицо матери… я запомнила его на всю жизнь. Пустые выцветшие глаза и в тон им седые волосы. Отец сильно похудел и словно стал меньше ростом. Они не объясняли мне, что произошло. Папа быстро схватил телефон и пробежал мимо меня на улицу. Мама истошно закричала, падая на пол. Картина впечатляющая. Я никак не могла понять, что случилось, и стояла в оцепенении. Я очнулась только тогда, когда за руку меня схватили крошечные горячие пальчики моего брата. Он плакал. Обняв меня, он поведал мне историю так, как понял из криков родителей.

Они считали, что я больна. Что я помешалась на влюблённости, на человеке, и не могу выти из этого состояния. К сожалению, это всё, что я узнала о себе на тот момент. В следующую секунду, после того, как братик обвинил меня в сумасшествии, меня схватили двое крупных мужчин, всадив в ягодицу шприц.

Глаза мои подняли спустя несколько суток, как я поняла. Вокруг не было ни души, и не было слышно ни звука. Комната была совершенно белая. Из мебели только койка с какими-то странными креплениями по бокам и тумбочка напротив. На ней – стакан воды и подсолнух в вазе. Я снова опустила веки и принялась размышлять. Я определённо не сошла с ума. Будь я больна, меня бы уже давно отловили где-нибудь на улице и отвезли в психушку.

Психиатрическая лечебница. Вот, где я. Эта мысль ударила меня, как током. Я попыталась вскочить с кровати, но одна моя щиколотка оказалась закрыта металлическим креплением, прикованным к кровати. Я попыталась её расстегнуть, увидев небольшую замочную скважину. Вернее, я попыталась дотянуться до неё, но сил хватило только чтобы сесть в кровати. Я повалилась на спину и уставилась в потолок. В комнату вошли. Я закрыла глаза, потому что не хотела видеть этого человека. Наверняка, какой-то врач, который будет расспрашивать о том, что он и так знает из моей медкарты, а потом говорить шаблонные фразы, чтобы успокоить и расположить пациента.

– Только у него ничего не выйдет, – подумала я, – ни слова ему не скажу. Я положила рот на руку, ознаменовав тем самым, что ему не будет отправлено ни единой мысли из моей головы.

На мою кисть легла тёплая мужская рука. Я почувствовала знакомый запах. Это был он. Он, я точно знала. Слёзы катились по вискам, кода я подняла веки. Совсем настоящий.

– Вот же он, мама! – хотелось мне крикнуть, – Я не сумасшедшая, пап! Заберите меня домой…

Я подвинулась к краю кровати, чтобы он лёг рядом. Мы были вместе следующие…хм, не знаю, сколько времени. Но я бы провела так всю жизнь.

– Всё в порядке? – спрашивал он.

– Да, – слышала я свой голос, – но мне немного страшно.

– Когда я рядом, тебя никто не обидит…

За окном темнело. И, когда света совсем не стало, и мы могли чувствовать друг друга только на ощупь, случилось ещё одно яркое событие. Мой первый секс. Наш первый. Ещё и в психиатрической больнице. Такой гаммы эмоций я не испытывала ещё ни разу, но ощущение, что мне хочется его ещё больше, не покидало. Мы тяжело дышали, прижимаясь друг к другу потными телами, и, иногда, когда наши губы переставали соприкасаться, он прикладывал лицо к моей шее, груди…

Когда всё закончилось, мы лежали, обнимаясь. Из одежды – общее одеяло. Что может быть лучше, чем вот так лежать вдвоём, когда никого нет рядом?..

Я быстро уснула и так же быстро проснулась. Его не было рядом. Снова. Я запаниковала.

– Сейчас придёт, – промелькнула мысль.

Но он не

вернулся. И даже, когда снова стало темно, его не было рядом.

Я не помню, что делала дальше, но мне показали видеоматериалы из моей палаты, снятые сотрудниками за прошедшие несколько дней. Ни в одном из роликов не оказалось его, а я просто лежала долго время на кровати. Не шевелясь и почти не дыша. Затем я села в кровати, а потом снова легла. Спустя некоторое время – то же самое, но лицо растерянное. Я плачу и истошно кричу, пытаюсь вскочить с кровати и постоянно кричу его имя.

Приходит человек в розовом халате и вкалывает мне укол. Я дотронулась рукой до ягодицы – там точно синяк. Всё следующее время я лежала без движения.

– Что это? Почему она так себя ведёт? Что с ней? – спрашивала я докторов. Один из них положил мне руку на плечо и сказал:

– Однажды мой друг попал в автокатастрофу. Ему пришлось ампутировать всё предплечье, но плечевая, верхняя часть руки, осталась, – доктор был абсолютно лысый с густыми, срастающимися бровями, которыми активно шевелил в процессе речи, отчего периодически можно было рассмотреть его глаза.

– Так вот, если бросить какой-нибудь предмет моему товарищу, он попытается поймать его обеими конечностями. Остаток руки тянется тоже, как защитная реакция. Организм не осознаёт, что он нецелостен.

Я не сразу поняла и была, погруженная в мысли, снова прикована к кровати.

Мой организм так и не понял, что Его больше нет. Мозг пытается воссоздать. Его нет. Это защитная реакция.

Глава

III

Когда я была младше, мною было замечено интересное обстоятельство. Почему, когда падаешь на асфальт и под ранку попадает осколочек камня, он хорошо и быстро заращивается кожей, хотя организму эта мелочь, по сути, незачем? Но, когда доктор ставит вам в рот пластины, которые должны выровнять ваши зубы, тело страшно отвергает эту ортодонтическую помощь. Во сне язык сам снимает этот спасительный кусочек металла и пластмассы, а днём по губам так и норовят потечь слюни, которые просто-напросто не успеваешь глотать. Странные защитные механизмы. Почему-то именно сейчас, лёжа в пустой мягкой комнате, я вспомнила эту детскую головоломку, которую решить мне так и не удалось. Пальцы потянулись к коленке. Приглядевшись, можно было хорошо наблюдать крошечное тёмненькое пятнышко и даже рассмотреть форму приросшего ко мне инородного тела. Затем, я потрогала свои зубы. Всё такие же кривые, как в детстве. Нельзя исправить то, что ты сам не даёшь изменить. Я сама не давала зубам выпрямиться. Я сама воссоздавала себе Его. Но ради чего? Не думаю, что это стоит делать ради того, чтобы победить депрессию. Но зачем тогда? Это так и осталось для меня нерешенной задачей. Не на все вопросы, которые задаёт ребёнок, можно ответить. Иногда дети видят мир сразу таким, какой он есть: необъяснимым и бессмысленным.

Моя жизнь разделилась на две эры – до и после Него. И из второго периода я не могу рассказать вам ни одной ситуации, в существовании которой я была бы уверена.

Ко мне часто приходят доктора и просят не называть их так. Они называют себя моими друзьями. Но что за друзья держат вас маленькой комнате, стены которой обиты старыми потемневшими от времени матрасами? Хреновые друзья у меня.

Чаще всех приходит высокая тощая женщина с длинными чёрными волосами. Она мне как лучшая подруга: я рассказываю ей все свои переживания и новости, а она покорно слушает, периодически что-то записывая в небольшой узкий блокнот. Её зовут Лизой. Она даёт мне такой же блокнот для записей, когда приходит ко мне; я оставляю в нём какие-нибудь пометки о сегодняшнем дне под её надсмотром. Карандаш, правда, очень тупой, и им трудно писать, а рисовать и вообще не представляется возможным. Лиза говорит, что это для нашей с ней безопасности. Но неужели она правда думает, что если человек на столько отчаялся, что готов покончить с жизнью при помощи любого подручного средства, он не справится с затупившимся карандашом?