Подсолнушек

Синельников Иван Филиппович

Юльке палец в рот не клади — оттяпает. Ее тонкий нос, зеленые кошачьи глаза, подбородок, похожий на согнутый локоть, не внушают Феде доверия. Все бы ей вынюхивать, выпытывать, а затем — выбалтывать перед соседями.

Юлька подходит к забору, нерешительно останавливается. По всему видно: хочет затеять разговор. Но Федя не расположен к беседе. Он отворачивается, смотрит на шелковицу. Смотреть на дерево интереснее, чем на Юльку. С дерева он недавно совершил невольный полет и чуть не свернул шею. Встревоженная бабушка говорила: «Носит тебя нелегкая,

куда не следует. Вот бог тебя и наказал!»

Федя отлично понимал, что бог тут ни при чем: обломилась сухая ветка на дереве, вот и все. Но он не стал спорить.

Со слов бабушки выходит, будто все сотворил бог. И Солнце, и Землю, и Луну, и людей, и у него хватило времени, чтобы сбросить Федю с шелковицы на землю?..

Мимо проехала водовозка. Колеса на ней разболтанные, виляют из стороны в сторону, как пьяные. Наверно, потому, что их выдумал такими бог, они отчаянно взвизгивают: «Пить хотим, пить хотим».

Не успела водовозка доехать до речки, как в переулке появилось еще какое-то «божье творение», не похожее ни на Юльку, ни на водовозку. Шло оно сутулясь, опустив глаза в землю. Казалось, будто однажды, проходя в низкую дверь, оно забыло наклониться, стукнулось о перекладину лбом и с той поры не может поднять головы и разогнуть спину. Одето оно было в длинный до земли балахон и черную фетровую шляпу. Размахивая широченными рукавами, балахон просунулся в калитку, остановился возле мальчика.

«Поп!» — удивился Федя.

Священник, отдуваясь, поставил на землю чемодан, выпрямил спину. От этого стал выше и шире в плечах. Он достал из кармана голубой клетчатый платок, стал вытирать лицо.

Большой покатый лоб, широкий нос и зачесанные назад длинные, как конская грива, волосы, казалось, были знакомы Феде. Впрочем, он мог ошибиться. Такие волосы и нос у Николы-чудотворца, который висит на стене в бабушкиной спальне. «Но то — икона, а тут живой поп!» — рассуждал Федя.

Священник сложил платок, наклонился и неожиданно спросил:

— Где твои брови? Моль съела?

— Нечаянно спалил порохом, — сказал Федя.

— Угу! Стало быть, озорник? На том свете будешь гореть в геенне огненной!

Священник стал подыматься по ступенькам.

— Принеси мой чемодан! — приказал он Феде.

Когда Федя принес чемодан, бабушка говорила священнику:

— Приехали? А мы вас ждем!

Священник пропустил слова бабушки мимо ушей. Он повернулся в угол, к Николе-чудотворцу, стал читать молитву.

— На тя, господи, уповахом. Ныне и присно и во веки веков…

— Аминь! — закончила бабушка, целуя священнику руку.

Священник благословил бабушку:

— Во имя отца и сына и святого духа! Теперь, мамаша, позвольте вас облобызать.

Нет, Федя не ослышался. Поп назвал бабушку «мамаша».

У Феди задрожали колени. Он даже не мог себе представить, чтобы у священника и вдруг могла оказаться мать! Словно издалека он слышал голос бабушки:

— Феденька, дядя Петя приехал. Поцелуй ему ручку!

У Феденьки и так голова

шла кругом, а после бабушкиных слов и вовсе завертелась колесом. Ему почудилось, будто он снова падает с дерева. Ничего не ответив и не замечая протянутой для поцелуя дядиной руки, Федя в смятении выбежал из комнаты.

В саду у него было укромное местечко. Он пошел туда. Федя не слыхал чьей-то вкрадчивой поступи. Он обернулся, когда перед ним внезапно выросла Юлька.

Федя вздрогнул: «Уже пронюхала. Теперь растреплется всем соседям».

— Чего тебе? — недобро спросил он.

— А так, — ответила Юлька. — Очень просто, проведать тебя пришла.

Она повела носиком, словно к чему-то принюхивалась и уставилась на Федю кошачьимим глазами.

— К вам поп приехал, — доложила она.

— Тебе какое дело? — сказал Федя. — Как тресну по башке!

Угроза на Юльку не произвела впечатления. Потоптавшись на месте, она ласково продолжала:

— Я знаю, зачем он приехал…

— Зачем?

— Мамка сказывала, он тебя крестил, да не докрестил, теперича докрещивать будет…

…Пять лет назад, когда Федя был маленький, но уже кое-что понимал, бабушка, по настоянию дяди, решила его тайно окрестить.

— Нехристями живут турки, арабы и другие язычники, — говорил дядя, — их господь заранее обрек на вечные мучения — кипеть в адском смоляном котле.

Бабушка очень боялась адского смоляного котла.

— И внучек мой будет кипеть? — спросила она.

— Обязательно!..

Все же крещение не состоялось. Мальчик был болен, лежал в больнице.

Сам Федя успел все забыть, но Юлька… На то она была и Юлька, чтобы растравлять старые раны.

— Я тебя не обманываю, — вкрадчиво продолжала она. — Поп тебя окрестит, как пить дать!

— Пусть только попробует, — сказал Федя.

— И пробовать нечего. Очень просто. Он тебя в купель окунать не будет. Уснешь, сонного покропит водицей — и готов, раб божий!

Переговорить Юльку было делом нелегким. Впрочем, этого не требовалось. Она так же внезапно исчезла, как и появилась.

Вечером, прежде чем войти в дом, Федя решил хорошенько все обследовать. Он подошел к дереву, с которого недавно свалился, вспомнил злопамятного бабушкиного бога. Минуту стоял в нерешительности, потом махнул рукой:

— На дворе темно, никто ничего не увидит!

Перехитрив таким образом бога, Федя вскарабкался на старую шелковицу и устроился на суке. Теперь он все видел как на ладони.

Бабушка и дядя сидели за самоваром. Здесь же стоял пузатый графинчик, в котором бабушка хранила настойку «от ревматизма».

Как-то, когда никого не было дома, Федя глотнул из графинчика и чуть не задохнулся. Лежа после этого на сундуке, он видел, как потолок стал крениться, потом все завертелось, закружилось. Феде казалось, что он летит в бездонную пропасть.

Теперь бабушка лечила от ревматизма дядю Петю.

— Кушайте, пожалуйста, — говорила она. — Это всякую немочь из нутря выгоняет.