Подсолнушек
Шрифт:
Половину горы Витя проехал благополучно. Потом — хлоп! — санки вывернулись, покатили порожняком. Витя на животе заскользил следом. Некоторое время рядом бежала оброненная с головы шапка и… отстала. Витя ехал на спине, на животе, по-заячьи кувыркался через голову. Ему казалось, что спуск с проклятой горы никогда не кончится.
Он видел вращавшийся горизонт, стоявшее боком небо. Вершина бугра, как бы тронувшись с места, бежала рядом, то с правой, то с левой стороны.
Витя докатился до ветряка: дальше катиться было некуда. Он встал на ноги, ощупал руки, ноги,
Витя с трудом выдохнул:
— Фу-у-х!.. Чуть сердце не оторвалось!..
Речка, горизонт и ветряк стали на прежнее место. Над головой пролетела ворона. Летела она низко, лениво махая крыльями. Витя видел вытянутую шею птицы, плотно прижатые к брюшку лапы и распущенный веером хвост.
«Кар!» — точно поздравляя Витю с полетом, каркнула ворона.
Только теперь его догнала отставшая шапка. Витя отряхнул ее от снега, надел на голову.
Он увидел, как с вершины бугра оторвался серый комочек и быстро скользил вниз. Витя узнал девочку в заячьей шубке. Как он ненавидел, как презирал ее! Ведь из-за нее он потерял шапку и с позором катился до речки! Теперь он хотел, чтоб и она в своей шубке кувыркалась через голову…
Однако этого не случилось. Он едва успел отпрянуть в сугроб, когда санки с шубкой, мелькнув, промчались мимо.
Витя успел рассмотреть на руках девочки красные вязаные перчатки и развеваемый по ветру, выбившийся из-под платка белокурый хохолок. Он как бы дразнил, издевался, посмеивался. Витя был напуган и огорчен, но отчаянная смелость девочки так на него подействовала, что он, поборов испуг, снова стал карабкаться на гору.
— Смеется?! — упрямо твердил он. — Ладно…
И вот Витя снова на вершине бугра. Ребята молчат. Он плашмя ложится на санки, закрывает глаза и в эту минуту на своем плече чувствует чью-то руку. Прикосновение руки было осторожным, еле ощутимым. Витя узнает руку: это девочка в заячьей шубке.
— Слушай, — доверительно шепчет она, — когда доедешь до середины горы, там есть бугорок. Ты бери от него чуточку вправо. Понял?
В голосе слышатся нотки участия, но Витя не отвечает.
Снова рябит в глазах. В ушах свистит ветер, крылья мельницы будто выросли и протянулись навстречу, как огромные руки. Сквозь вой ветра мальчик слышит чьи-то предостерегающие слова:
— Чуточку правей!
Слова звучат близко, совсем рядом. Витя изо всех сил притормаживает санки, и они, изменив направление, с возрастающей быстротой катятся дальше.
…Вот наконец речка и ветряк. Крылья у него как крылья. Где же руки?.. Мальчик боится пошевельнуться. Пережитое настолько ошеломляюще, что такое увидишь разве во сне.
Он робко осматривается и видит рядом девочку. Шубка на ней расстегнута, прядка волос, закрыв глаза, свисает до подбородка. Девочка чуть жива. «Ага! — торжествует Витя. — Струхнула? То-то!»
Оправив волосы, девочка одеревеневшим от страха языком произносит:
— При… пди… птиехали-и…
«Струсила, струсила!» — радуется Витя, но еще большую радость он испытывает от того, что поборол свою робость. Он хочет высказать это вслух, крикнуть во весь голос,
— А… а… я, — с трудом, заикаясь, произносит он, — я потерял фапку…
— Шапка у тебя на голове, — уже оправившись от испуга, говорит девочка.
Им весело, и они смеются. У девочки острый подбородок, вздернутый нос и удивительно ясные, широко открытые серые глаза. Она улыбается. Вите уже нравится заячья шубка. Он берет девочку за руку, и они, помогая друг другу, взбираются на гору.
Лешка-Робинзон
Лешка мастерил комбайн. Узлами и деталями были табуретка, медный таз и велосипедное колесо.
Лешка уже собирался стать к штурвалу, когда вошла мать.
— Бросай машину, — сказала она. — Понесете с Полинкой обед отцу.
Полинка уже ходила во второй класс, а Лешке еще надо было ждать целых два года, но в доме его считали главным заводилой.
Покамест мать и сестра укладывали в кошелку еду, Лешка успел сунуть за пазуху кусок хлеба и на всякий случай прихватить игрушечный пистолет. Нельзя же в дорогу идти без оружия!
Шагать степью было очень интересно. Слева и справа стояло скошенное поле, и по нему пролегли ряды валков. Между ними по стерне расхаживали грачи и клевали потерянное зерно.
Лешка схватился за пистолет. Он прицелился в самого крупного грача. Но грач был «стреляной птицей» — улетел. Лешка закричал ему:
— Погоди! Я не стрельнул!
Недалеко от бригады их обогнал колхозный объездчик Сидорчук. Он сидел верхом на маленьком сером коньке Хаджи Мурате.
Сидорчук остановился. Конь, почуяв у Лешки за пазухой хлеб, потянулся губами и заржал.
Объездчик дернул повод:
— Но, ты, не балуй!
Хаджи Мурат успокоился и замахал хвостом.
— Куда идете, охотники? — спросил Сидорчук.
— В бригаду, папке обед несем.
— Садитесь, подвезу.
Лешка снизу вверх посмотрел на объездчика. На уровне глаз он увидел вздетую в стремя огромную ногу, еще выше — галифе и гимнастерку, и совсем уж далеко виднелось лицо Сидорчука с подстриженными усами.
Объездчик наклонился. Лешка совершил путешествие по воздуху, очутился на Хаджи Мурате. Таким же путем оказалась на коне и Полинка.
Сидорчук взял повод:
— Поехали!
На стане отца не было. В тени под комбайном, накрыв лицо кепкой, лежал штурвальный Андрей. Он поднял скуластое лицо, сказал:
— Отец поехал на мотоцикле в мастерскую обменить шестеренку.
— А мы обедать принесли, — сказал Лешка.
— Отдохните, он скоро вернется, — буркнул Андрей и опять накрыл лицо кепкой.
С виду это был обыкновенный парень в спецовке и армейских ботинках. Он даже чуточку похож на Лешкиного отца. Согнутые пальцы и сейчас как будто не выпускали штурвала. Лешка с завистью посмотрел на руки Андрея: если бы дали ему подержаться за штурвал, Лешка отдал бы и пистолет и дудку.