Подсвечник Чпока
Шрифт:
Народ вроде не роптал, согласились, приняли. Только вскорости донесли Чпоку Чужие, что завелись строптивые бунтовщики, поклонники Распятого, которые славить Голдового Кобыла отказываются и усматривают в Пердуне намек на телесную природу их учителя. Чпок затребовал списки недовольных, поглазел, послюнявил, наткнулся на фамилию зачинщика: «Занездра». «Вот те на, — думал Чпок, — как это бывает, одних людей днем с огнем не сыскать, навсегда из жизни твоей вываливаются, а другие никуда не пропадают, сталкиваешься с ними вновь и вновь, как по кругу ходишь. И надо ж так случиться, что попался мне в руки именно этот Занездра, ничем передо мной не провинившийся пацанчик с соседней койки больничной палаты! И почему он, именно он, а, не Шкура, скажем?» Чпок вспомнил, как, когда до переезда еще в поселок, жили они в Столице, и учился он в начальной школе, на одном из уроков классная руководительница раздала библиотечные формуляры, и там была графа «национальность», а в ту пору популярны были анекдоты
Еще он вспомнил, как, когда переехал в поселок и пошел в четвертый класс, подружился с Жирдяем, и тот повез его на великах показывать окрестности, они заехали в какой-то чужой район, увидали необычной формы здание, раньше это была церковь, а теперь клуб, решили объехать ее, позырить, что к чему, но во дворе их поджидала ватага местных ребят, они остановили Чпока с Жирдяем и попросили, чтобы те подарили ик кодафоты и еще насос, но Чпок, конечно, отказался, тогда ребята отпустили их, и Чпок с Жирдяем выехали на дорогу, но Чпок обнаружил, что ехать дальше не может, потому что у ребят оказались железные трубки, в которые можно было дуть, и из них они незаметно сзади выстрелили Чпоку гвоздями по колесам, и колеса спустили, но Жирдяй все равно укатил, а Чпок остался стоять на месте, ребята снова окружили его, смеялись и спрашивали, что же он не едет.
— А как же я могу поехать? — спросил Чпок и показал на самого толстого, — когда этот козел мне колеса проколол.
Ребята снова смеялись и повели Чпока обратно к клубу, и он послушно пошел, а там толстый сказал: «За козла ответишь!» и впаял Чпок кулаком в нос, так что у него зазвенело в ушах, а из носа бойким ручейком застремилась на рубашку кровь. Потом его привязали к дереву, как того Распятого, и стреляли по нему гвоздями из железных трубок. А потом самый старший, усатый пацан лет восемнадцати, сказал им: «Хватит с него», а Чпоку: «Мы тебя прощаем, уходи», — и протянул ему руку в знак примирения, и Чпок обрадовался и с готовностью пожал, но другой рукой старший снова ударил его в нос, а потом каждый с ним прощался, и Чпок всякий раз верил, и снова, и снова протягивал руку, а его били в нос, и били, и нос превратился в творожный сырок с повидлом, а потом Чпок упал и отключился. А когда Чпок пришел в себя, то ребят уже не было, но рядом обнаружился Жирдяй, которого тоже поймали и привезли, и пока Чпок валялся, тоже били и стреляли по нему гвоздями. Но Жирдяю было полегче, он сбегал за какой-то сердобольной старушкой, она окатила Чпока из ведра водой, Чпок смог подняться, потом они добирались пешком до дома, тащили на себе велосипеды, и дома Чпоку очень хотелось полежать, но отец Чпока не разрешил, он рассвирепел, схватил гаечный ключ, и вместе с Жирдяем и его отцом они сели в шаху и поехали к Серым, а потом в тот район искать ребят, и ходили бестолку по каким-то трущобам, там люди вповалку спали на нарах, мужики были все от беленькой синие и в наколках, а потом ехали по улице и засекли одного из ребят, самого мелкого, он трепыхнулся и попытался сделать ноги, но не успел и попался, и Серые ему малька вломили, так что он сразу заложил старшего брата, а тот уже всех остальных. Но к вечеру Чпоку стало совсем плохо, его рвало, и кружилась голова, и его в очередной раз сдали в больницу, а когда он выздоровел, то узнал, что отцом у одного из ребят был прокурор района, и он приезжал к отцу Чпока, предлагал взятку, потому что боялся, что его уволят, но отец Чпока отказался, а еще через год был суд, но на нем Чпок уже никого узнать не мог, потому что прошло так много времени, и двое самых старших ребят, один из которых был сыном того самого прокурора, почему-то из-под суда ушли в армию, хотя так не положено, наверное, прокурора никуда не уволили, и это он постарался, приложил руку, а двоим другим помладше дали по два года условно, а остальных поставили на учет у Серыхусловнося-то из под суда ущли в армию, ого узнать не мог, потому что прошло так многобоялся, ве, и их всех по ночам Чпок тоже мечтал встретить и убить, но нет, никогда не привелось столкнуться лбом ко лбу, а то бы им,
Чпок еще рас просмотрел списки и, не долго думая, огласил свой вердикт:
— Усмирить смутьянов и распять по примеру их Учителя.
Лютик
Несколько рыл из ватаги Занездры все же уцелело. Где они попрятались, сам Бог не знал. Объявили они войну Чпоку. До Чпока дотянуться они не могли, вот и начали ему в отместку охоту на Чужих.
В тот вечер пара Чужих возвращались к себе домой в Райцентр из овощной деревни. Часть овощей сельчане сдавали на хозяйство Чпоку. Приезжала грузовая точила, и Чужие помогали загрузить ее картохой, капустой, огурками и помидорками, после чего расходились по домам.
Чужие шли по лесной тропинке, мимо небольшого ельника. Первый Чужой трепался по мобиле. Второй остановился справить нужду, потому чуть отстал. В этот момент из ельника раздались крики: «Смерть пришлякам!», и на первого Чужого посыпался град резиновых пуль. Второй Чужой пустился наутек. Вслед ему стрекотали маслята, и пара из них больно щелкнула его по бошке. Но он все же успел улепетнуть.
А первому Чужому повезло меньше. Он шмякнулся на землю, и тут из кустов повыскакивали вооруженные травматовыми волынами стрельцы. Вооружены они были не только волынами, но и перьями, вот и стали ими тыкать поверженного Чужого в спину, проверяя, жив ли он или мертв. Тыкали, тыкали, вот и дотыкались до того, что он и взаправду очутился мертв.
А на следующий день к дому Чпока кто-то подбросил отрезанную бошку Чужого и в придачу к ней маляву. Та малява гласила: «Ты, Чпок, чмошный смерд и тебе грядет трындец. Мы будем резать Чужих, пока всех не дорежем, а опосля примемся за тебя. А когда тебя, блядину, прикончим, то Кобыла твоего, знай, падла, отымеем в жопень. Вот и весь к тебе разговор». Далее следовали стихи: «Гей, ты, родная земля! Всю тя Чужие заполонили! Да подымем стяг наш правоверный и погибнем за Распня!» И подпись: «Беспредельная Ерь».
Чпок вознегодовал не на шутку. Велел Чужим во что бы то ни стало отыскать смельчаков, да их и уговаривать не пришлось, сами жаждали включить ответку. Рыскали, рыскали, да все без толку — ведь тех, кого знали, уже распяли.
Но тут случай вмешался, помог, сами о себе выступалы заявили. Распорядился Чпок по местностям засады устроить. Вот одна и была прямиком у памятника Кобылу. Появились ночью у него бритые пацаны, нассали в огонь, цветник затоптали. Потом стали на памятнике баллончиком выводить: «Могила Кобылу!» Тут-то их и сцапали Чужие, те даже пикнуть не успели. Одного, правда, завалили на месте в отместку за сородича. А остальных представили народу для решения. Верховодил молокососами ярый пацан по кличке Лютик, сын местной шалавы Клюшки, а по батьке сам, как оказалось, наполовину Чужой. Все кулаком грозился, проклиная матюками ненавистных Кобыла и Чпока. Но народ верно распорядился, заступился за Чужих, безо всяких подсказок проголосовал и этих распять, Чпоку даже впрягаться не пришлось.
Письмо
Кобыл приходил снова и снова, и хоть жаждал по-прежнему этих встреч Чпок, но становились они все более мучительны, совсем иссох он, истосковался, под глазами отпечатались темные подошвы кругов. День смешался с ночью, Чпок завесил окна тяжелыми полотнищами штор, лежал в полумраке, дымил и днем, призывая Кобыла, но тот все по-прежнему, приходя, появляясь, касаясь, оставался недосягаемым, и эта недосягаемость изводила Чпока, лишая последних сил.
Летели дни скорой тарантайкой, а сколько их прошло, недели, месяцы или годы, Чпок не знал.
Из дома выехал он лишь однажды, проведать Скупщика, думал потолковать с ним о Паутине, но дом того оказался закрыт, заколочен досками. Справился о нем у Шейха, тот сказал, что, по слухам, взял Скупщик свою палку-кладоискатель, отправился с ней на болота, и больше его не видывали. Распорядился Чпок дом отколупонить и основать в нем научный музей Скупщика, увековечить память его, как первого человека, поведавшего миру о Паутине.
Набрал раз Чпок Пешему и Боксеру, но ни тот, ни другой, не отозвались, к трубке не подошли. Справился и о них у Шейха, тот разведал, что сказывают, совсем опостылела Боксеру жисть без гор, истосковался он без них, бросил свой пост и уехал зимой одной на Кавказ, а там пошел в тапочках прогуляться на гору Эльбрус, и исчез без следа.
И Пеший не смог усидеть на одном месте, снова решил Пешим стать, как в былые времена, и сорвался вдаль. Шел он, говорят, куда глаза глядят, ночевал, где придется, то на обочине пыльной дороги, а то в доме у хозяина доброго, и дочапал аж до земель сирийских, но забрел там в пограничную зону с соседней иракской страной, сцапали его тамошние Серые, накостыляли по и без того покоцанной его балде, как у них водится, и упекли в застенки местной крытки, где в подвале он до сих пор и томится.
Должности Пешего с Боксером были чисто формальные, забот особых не приносили, с порядком и так Чужие справлялись, так что исчезновения их никто и не заметил, а теперь и вовсе все дела заслуженно сосредоточились в руках Шейха.