Подвал
Шрифт:
Вера поставила банку на пол и скинула одеяло. Ее груди колыхнулись. Диме уже было наплевать, как она оказалась здесь. Девушка расстегнула его ремень. Дима думал, что она очень кстати оказалась здесь. Вера сняла с него брюки. Член предательски, словно чертик из табакерки, выпрыгнул из ширинки. И наплевать, откуда она взялась. Из подвала, из другой деревни или планеты – наплевать.
Дима проснулся сразу и окончательно. Сердце билось, словно он пробежал три километра. Кошмар, который ему снился, забылся, не оставив и тени воспоминаний. Он лежал и прислушивался. Ему показалось, что он
Дима перегнулся через край дивана и посмотрел на часы, стоящие на полу. Час ночи. Он осмотрелся. Вера ушла. Наверное. Он совершенно этого не помнил. Окажись сейчас, что ее и не было вовсе, он не удивится. Тишина больно давила на уши. Ему захотелось включить телевизор. Дмитрий встал, и тут в мертвой тишине он услышал едва уловимое колебание воздуха, какой-то рокот, напоминающий что-то до боли знакомое. Возможно, холодильник, но только если он стал ездить по комнате. Звук нарастал, приближался, становился громче, и наконец Дима понял, что это – шум двигателя. Машина это или, может быть, бензогенератор, он не знал.
Невероятно. Но откуда здесь в час ночи взяться машине, а уж тем более генератору? В ночной тишине громко хрустнул гравий, когда машина подкатила к калитке. Теперь Дима не сомневался: это была машина.
Низкое урчание уже больше походило на звуки, вырывающиеся из утробы дикого зверя. Он попытался представить себе что-то жуткое и огромное. Но ничего не выходило. Единственное, что пришло ему в голову, была ластящаяся кошка, чье утробное урчание отдавалось вибрацией в руке. Дима даже чувствовал, что этот вибрирующий ровный звук начинает действовать как успокоительное. Мерный ритм убаюкивал, и у Сысоева не было сил ему сопротивляться. Веки налились свинцом, и словно покрывала опустились на глаза. Голова стала пудовой, и Дима провалился в сон, продолжая слышать утробное урчание не то кошки, не то автомобильного двигателя.
Дима медленно открыл дверь и выглянул во двор. Ни машин, ни генераторов, ни тем более самоходных холодильников там не было. Сысоев помялся на крыльце. Потом глянул на дверь пристройки. Так, вскользь. Но ему показалось, что дверь приоткрыта. Дима бесшумно подошел и заглянул в щель. Комната была точной копией той, в которой разместился он. Ну, или почти точной. В щель он пока видел только стол. Круглый стол с четырьмя стульями.
Дима толкнул дверь и зажмурился. Он был готов к душераздирающему скрипу несмазанных петель. Но дверь распахнулась беззвучно, будто с наступлением темноты в этой деревне кто-то выключал звук. Дима переступил с ноги на ногу, не решаясь войти. Сделал один шаг, потом второй. Так и есть. Это была его комната, с одной лишь разницей: здесь было чисто, как будто в ней жила женщина. А вот и вторая разница. Вера спала на диване. Покрывало упало, ночная рубаха задралась, обнажив низ живота.
Дима подошел ближе. Девушка спала. Он тихо сел рядом и провел ладонью по аккуратно подстриженному лобку. Вера застонала во сне и раздвинула ноги. Медленно, томно. Он положил руку между ног. Девушка раздвинула их еще шире. Дима больше не смог себя сдерживать. Он стянул с себя трусы, залез на Веру и вошел во влажную щель. Девушка тут же проснулась и попыталась скинуть
Дима кончил и хрипло выдохнул, как загнанный жеребец. Встал, натянул трусы. Он не знал, что сказать. Отводил глаза, словно застенчивый ребенок. Просто уйти он не мог, но и оставаться здесь, в этой мертвой тишине, он не хотел. Надо что-то сказать. Иначе…
Отступив на шаг, он бросил взгляд на Веру. Она даже не попыталась прикрыть себя. Сорочка была на ней задрана и бугрилась на груди. Одна большая грудь обнажена. Ноги были все еще раскинуты.
– Прости, – вдруг сказал он. Так невинно, будто наступил в автобусе ей на ногу.
По выражению ее лица он понял, что она его не простит. Никогда. Более того, это не закончится обидой на него. Она его посадит. Черт! Он схватился за голову. И только сейчас понял, что у него в руке нож. Откуда он, ему было наплевать. Он был его спасением.
– Если не хочешь, чтобы тебя отымели в камере так же, как ты ее только что, – убей ее.
Голос был очень знакомым. Очень. Но он и без чьих-либо нравоучений знал, что ему делать.
Дмитрий подумал, что Вера закричит, побежит от него или наконец-то начнет сопротивление, но, когда он пошел в ее сторону, она продолжала лежать все так же, будто была готова отдаться ему еще раз. Но Дима знал, что это обман. Она хочет его обмануть. Предать, поступить с ним так, как поступают все шлюхи. Нет! Теперь он не доверится никому.
Он залез на нее и приставил лезвие к горлу. Она вздохнула, обнаженная грудь колыхнулась. Дима подумал изнасиловать ее еще раз, но отмахнулся. Он не хотел секса, даже взятого силой, от того, кто его предал, от того, кто хочет его обмануть.
– Долго ты с ней возиться будешь?
Он почти узнал голос.
Дима поднял нож как можно выше, чтобы с одного раза проткнуть грудную клетку и ее черное сердце. Вера смотрела на него с ненавистью. Почти так же, как его жена в день, когда ушла из его жизни навсегда.
Он был разочарован. Вера оказалась таким же предателем. Злость переполняла его. Она все испортила. Она оказалась такой же шлюхой, как его жена.
Он с силой опустил нож.
Дима проснулся от стука в дверь. По телевизору шли ночные новости. Сысоев встал и пошел к выходу. Стук возобновился.
Когда он открыл дверь, через порог ввалился милиционер. Тот самый участковый из магазина.
– Почему не открывал так долго? – Он был пьян.
– Я сплю, – грубо ответил Дмитрий.
– Спишь? Я же сказал, что зайду.
– Но не в… – Он глянул на часы. – Но не в час же ночи.
– Мне что, за ордером съездить? – деловито спросил участковый.
– Зачем? – Дима едва сдержал улыбку. – Проходите так.
Дмитрий понял, что не отделается от милиционера, и пропустил его в дом.
– Вот и чудненько. Я же должен знать, кто у меня на участке нарушает.
– Наверное, – пожал плечами Сысоев и прошел за участковым.
– Все-таки нарушаем, – проговорил милиционер и показал на початую бутылку водки.