Подвиг 1972 № 06
Шрифт:
Правая рука Петра Михайловича лежала на ящике. Когда Николай останавливался, припоминая какую–нибудь деталь или слово, сказанное Сергеем, пальцы майора нетерпеливо вздрагивали, недовольные паузой, и, будто подгоняя Николая, принимались мелко стучать по фанерке.
— Как из–за камня он выбежал, больше я его не видел, — сказал Николай и, помолчав, добавил: — До вчерашнего дня…
Колыхалось тусклое пламя свечи, и желтые блики скользили по неподвижному лицу Петра Михайловича. Глаза его были задернуты густой тенью. Он смотрел на Николая и не видел его. В голове, как мельничные жернова, ворочались тяжелые
Смерть Сергея вдруг причудливо и неотделимо перемешалась в них со всем тем непонятным и страшным, что происходило сейчас на тысячах километров фронта.
Пятнадцать лет майор Барташов служил в армии, носил шинель с петлицами, коверкотовую гимнастерку. Каждый месяц получал денежное довольствие, пайки, литера и прочие блага. Он не производил ничего. Ел хлеб, выращенный чьими–то, руками, получал деньги, кем–то заработанные. Его одевали и кормили для того, чтобы в лихую годину он защитил тех, кто содержал его. Когда же такая година пришла, майор Барташов оказался пустышкой. Он отступал, терял города, отдавал деревни. Он не мог защитить страну, родную землю, людей, сына…
Огонек свечи замигал, грозясь затухнуть. Петр Михайлович осторожно снял нагар и извиняющимся взглядом посмотрел на притихшего Николая. Вздохнул и подумал, что ходу назад нет. Войну надо довоевать.
Когда Орехов уходил от Петра Михайловича, тот подал ему сверток. Это был свитер Сергея. Мягкий, крупной вязки, с коричневыми елочками на груди.
Николай протестующе спрятал за спиной руки.
— Бери, бери, Коля. Скоро холода начнутся, — настойчиво сказал Петр Михайлович, протягивая ему сверток. Потом невесело улыбнулся. — Возьми, солдата мороз всегда злее прохватывает, чем майора.
Орехов взял свитер и поблагодарил Петра Михайловича.
— Разрешите идти? — спросил он.
Майор поглядел на Орехова, потом отвел глаза на подслеповатое пламя огарка и сказал:
— В штаб полка нужен вестовой, Коля. Сыну я этого бы не сказал, а тебе говорю… Могу завтра же взять тебя из роты.
Орехов вдруг почувствовал, что краснеет. Хорошо, что в землянке это нельзя было заметить. Добрый, оказывается, папаша у Сергея Барташова. Сына не успел пригреть, так теперь для его товарища старается. Свитер дал, вестовым в штаб забрать хочет. Наверное, может и кубики на петлички прилепить. Мороз тогда меньше будет прихватывать. Верно, мороз на солдата злее кидается. А они здесь ядреные, морозы, пуржистые. Полгода воют, завывают колючие метели. За два шага ничего не видать. Малицу из оленьих шкур насквозь пробирают, а уж о шинели и думать нечего. Через месяц–полтора запоет метелька в камнях…
— Нет, товарищ майор, — вытянувшись, насколько позволял потолок, ответил Николай и снова попросил разрешения уйти.
Барташов поглядел ему в глаза, усмехнулся и протянул руку:
— Иди, Коля… Не стоит на меня сердиться, я не хотел обидеть… Непросто было мне сказать. Для этого надо было похоронить Сережу. Понимаешь?
Глава 18. ВЫСТРЕЛ
Орехов возвращался из штаба батальона, куда по приказанию старшины носил строевую записку. По тропинке он поднялся на склон. Там возле высокого валуна разбегались телефонные кабели. Николай выбрал крайний правый, который вел в роту, и не спеша
Когда до роты оставалось метров двести, он услышал за камнями осторожный металлический лязг. «Егеря! — мелькнула в голове тревожная мысль. — Засаду сделали, «языка» добывают». Он проворно упал на землю и огляделся. Нет, на засаду непохоже. Валуны, за которыми звякнуло, были метрах в тридцати в стороне от кабеля. Егеря не дураки, знают, что в батальон ходят всегда вдоль связи. По ночам берут кабель в руку и идут. Зачем же в стороне от линии засаду устраивать? Пока оттуда добежишь, любой опомнится.
Может, просто послышалось? Нет, лязг металла раздался очень отчетливо. Тревога не покидала Орехова. Он осторожно сполз вниз по склону, скрытно перебежал метров пятнадцать, потом с другой стороны стал подбираться к валунам. Тяжелые, заросшие лишаями, они грудой были навалены в небольшой вы–боинке на открытом склоне. За ними что–то снова лязгнуло.
Николай пополз быстрее, разыскал расселинку, втиснулся в нее, с трудом пробрался еще метра три и выглянул.
За валунами он увидел Гаранина. Присев на корточки, тот торопливо рылся в вещевом мешке. Орехов хотел встать, но его одолело любопытство. Интересно, для чего этот тип спрятался за валуны? Может, тайком что–нибудь сожрать хочет? У него в вещевом мешке всегда харч находится. Как он только умудряется его добывать? Вроде все друг у друга на виду, а у Гаранина частенько в мешке лишняя банка консервов оказывается. Наверное, с подносчиками дела имеет…
Гаранин, то и дело осматриваясь, вытащил из мешка полотенце. Он быстро обмотал им кисть левой руки, еще раз оглянулся по сторонам и пристроил в камнях винтовку.
Раздался выстрел, а за ним глухой стон. Полотенце, опаленное выстрелом в упор, окрашивалось кровью.
— Гаранин! — крикнул Николай, выскакивая из своего укрытия. — Ты чего?..
Гаранин дернулся, будто его ударили в спину. Уставясь на Николая, он торопливо срывал полотенце с окровавленной руки.
— Как же ты, Гаранин? — Орехов подбежал к валунам. — Осторожнее надо… Погоди, я помогу…
Гаранин, сопя, запихнул полотенце куда–то в щель между валунами.
Только тогда он повернулся к Николаю. Тот опешил и невольно подался назад. Обычно худое лицо Гаранина теперь показалось одноцветным, плоским, как доска. И на этой доске две дырки, заклеенные свинцовой фольгой, — белые без зрачков глаза, уставленные куда–то в живот Николаю. Капля крови, брызнувшая на щеку Гаранина возле уха, краснела, как раздавленный клоп.
Орехов вытащил из кармана индивидуальный пакет и тронул Гаранина за плечо.
— Давай руку, перевязать надо… Гляди, как кровь хлещет.
Гаранин послушно протянул окровавленную руку и, словно очнувшись, заговорил:
— Ишь ведь как выстрелила… Сама выстрелила, Коля. Ты ведь видел, как она стрельнула. Нечаянно… За камень курок зацепился, а она и бабахнула.
Он охнул от боли и попросил:
— Перевяжи, Коля… Перевяжи скорей, а то вся кровь вытечет.
Перебирая коленями, он все ближе и ближе подбирался к Орехову, на весу держа развороченную выстрелом ладонь, на которой не было большого пальца.