Подвиг тридцатой батареи
Шрифт:
Но все же самым страшным оружием для осажденных был тол. Его взрывали у башен, выходных дверей, амбразур командного пункта. Тол не мог разрушить броню, но взрывная волна все же проникала внутрь, она обжигала, калечила и контузила людей.
Как рассказывает И. В. Андриенко, взрывы раздавались все чаще и чаще. Пламя врывалось внутрь, обжигало людей, сметая всех, кто находился в главном коридоре... Запах горелого мяса стал распространяться по всем помещениям. Андриенко дважды взрывной волной так швырнуло о стенку, что он терял сознание, из носа и ушей шла кровь. После нескольких взрывов немцы предлагали сдаться, но осажденные отвечали огнем.
— Сколько суток мы так держались, я уже
Комиссар Соловьев слабел с каждым часом. Он уже не мог сам есть, мы его кормили и поили понемногу. Какого это было числа, я не помню, он позвал меня и говорит: «Ва-сильич, дальше держаться нет сил, собери всех, кто может двигаться, и попытайся еще раз пробиться наружу. Может быть, немцы ослабили кольцо окружения, у них ведь тоже потери немалые».
Я подсчитал и убедился, что драться могут человек двадцать. Доложил ему. Он уже был совсем слабый, еле говорил: «Уничтожьте все, что еще можно уничтожить из механизмов и приборов, и выходите. Предупреди всех, кто прорвется, пусть расскажут нашим, что Тридцатая батарея выполнила свой долг перед Родиной. А если сам доберешься живой, доложи командованию, что моряки батареи сделали все, что могли».
Я ему сказал, что не уйду и не оставлю его, но он притянул меня к себе, поцеловал и сказал: «Выполняй, Ваня, что тебе приказано». Я пошел выполнять его последний приказ, а он остался в моей каюте. Больше я его не видел...»
При выходе из-под массива Иван Васильевич Андриенко был ранен осколками гранаты, он бросился бежать по склону холма, но в долине был схвачен гитлеровцами.
Соловьев после ухода Андриенко ударил культей о край стола и попытался кровью что-то написать на стене. Но сил уже не хватило. Чтобы не быть обузой для товарищей при новом прорыве, Соловьев покончил с собой. О своем намерении он сказал близким друзьям за несколько дней до своей смерти.
В одной из потерн при свете факелов и ручных фонарей схватились с фашистами три краснофлотца. Дрались почти молча, слышались только короткие, отрывистые вскрики да стоны раненых. Один из бойцов бил врагов тяжелым гаечным ключом, второй действовал ножом, третий рубился топором. Выстрелов не было слышно: то ли мешали темнота и дым, то ли фашисты боялись попасть в своих. Немцев было в несколько раз больше, но краснофлотцы дрались яростно, три моряка уложили не менее двадцати врагов. Когда гитлеровцы тащили к выходу неподвижные тела моряков, один из них очнулся, огляделся, резким рывком выпрямился и схватил одного из врагов за горло. Фашист упал, а краснофлотец продолжал сжимать его горло до тех пор, пока не был убит очередью из автомата.
Немцы позже говорили, что батарейцы «дрались даже мертвые». Дрались, разумеется, не мертвые: когда отравленных угарным газом или ядовитым дымом выносили на свежий воздух, они приходили в себя и продолжали бороться. Один из комендоров, уже будучи в плену, не выдержал издевательств над товарищами и, вырвав автомат у конвоира, убил его
Начальник клуба младший политрук Иван Павлык с шестнадцатью батарейцами пробивался в долину. До здания батарейной подстанции добежало четверо. Здесь они засели и стали отбиваться. Немцы бросили на штурм подстанции не менее тридцати солдат и унтер-офицеров. Четверка отважных, вооруженная автоматами, несколько часов держала фашистов на почтительном расстоянии. Потеряв более десяти человек, они вызвали пушку, и та прямой наводкой стала долбить стены подстанции. Четверых, тяжело раненных или контуженных, немцы захватили в плен.
Александер возглавил группу, собранную из сотрудниц санчасти, хозяйственной службы и нескольких краснофлотцев. Он снял китель, надел гражданский пиджак и потрепанную кепку. Карманы набил патронами, взял пистолет и пару гранат-«лимонок». Документы сжег, орден Красного знамени и фотографию жены оставил при себе, завернув в носовой платок и зашив в карман. Группа Александера по трапу опустилась в одно из помещений с тем, чтобы пробиться к водостоку, выходившему в густой кустарник у реки Бельбек, потом пробраться в долину реки, а оттуда в горы. Немцы не знали об этом и не держали в долине большого количества солдат: их и так не хватало. На это и надеялись при прорыве. Проход рыли двое суток, землю выволакивали на одеялах и сваливали в широком месте прохода. Федосья Иванова (Решняк) в своих воспоминаниях об этом прорыве говорит: «Пищи и воды у нас не было. В уборной обнаружили воду и пили понемногу. Краснофлотцы пошли в потерну и у кого-то из убитых нашли в кармане печеночный паштет, который разделили по кусочку и съели...»
У Марии Капыш был маленький ребенок. Отравленный газами, он медленно и мучительно умирал. Надежды на то, что ребенок выживет, не было, и она умоляла фельдшера сделать ему укол, чтобы прекратить мучения. Фельдшер долго не решался, хотя понимал, что это самый разумный выход. Но мать уговорила его, укол морфия был сделан, и ребенок затих. Мать долго сидела над ним, гладила белые волосенки и причитала, качая головой. К ней подходили подруги, пытались увести ее, но мать отстраняла их и продолжала глядеть в посинелое личико ребенка. Электроэнергии уже не было. В головах у малыша стояла горящая плошка, освещавшая два лица. Федосья Иванова говорит, что до конца своих дней не сможет забыть лицо матери, склоненное над телом ребенка.
А в узком проходе продолжали вытаскивать грунт и засыпать им вход в потерну, в которую пытались проникнуть фашистские солдаты. Немцы, увидев свеженасыпанную землю, не рискнули лезть дальше, боясь оказаться в западне.
В разгар работы копавшие наткнулись на бетон. Об этом по цепочке, передающей грунт, сообщили всей группе. Один старшина, узнав об этом, застрелился. Александер говорил об этом резко. «Застрелиться в нашем положении — дело не хитрое, — сказал он, — но это не выход из положения. Мы должны пробиться наружу и уж если умирать, то в бою, с оружием в руках». По словам Ф. Ивановой, Александер в эти тяжелые часы держался мужественно, подбадривал людей, внушал им надежду на прорыв.
При выходе наружу Г аля Науменко, больная туберкулезом, судорожно закашлялась, немцы услышали кашель, осветили местность ракетами и открыли пальбу. Часть группы прорвалась все же в долину реки Бельбек и разделилась на группки по 2—3 человека: так было легче скрываться. Несколько женщин залегли в противотанковый ров, переждали обстрел и пошли в деревню. Там они напились воды и направились в горы. Но вскоре рассвело, им пришлось отсиживаться в старом окопе. Днем они сняли краснофлотское обмундирование, чтобы ничем не выделяться, но немцы все же арестовали их и отправили в лагерь.