Подвиг. 1941—1945
Шрифт:
«…Специальности лучше той, которой я владею, не хочу. Буду летать до тех пор, пока глаза видят землю, а руки держат штурвал. Мечта — стать испытателем. А для этого нужно учиться и учиться».
В то время наши авиаторы осваивали ночные полеты. Евгений писал:
«…А как хорошо, Татьяна, летать ночью. Только надо очень и очень много внимания, иначе поцелуя с земным шариком не избежать».
Почти за год до войны на вопрос, когда приедет в отпуск, отвечал:
«Не знаю, дадут ли мне скоро отпуск. Я имею в виду не совсем нормальную обстановку
Поздней осенью 1940 года он приехал в свой последний отпуск. На улицах уже лежал снег, свадьба была с уральскими пельменями, с веселой пляской. В часть Евгений вернулся вместе с женой.
…Летчики Киевского военного округа настойчиво овладевали техникой. Состоялись большие учения. Один за другим взлетали в воздух самолеты. Полеты шли в две смены, без выходных. В субботу, 21 июня, Евгений побывал дома. Вечером, на попутной машине добрался до полевого аэродрома и, как только прикоснулся к постели, заснул крепким сном. Проснулся неожиданно. Насторожился: нарастал какой-то отдаленный рокот, похожий на гуденье самолетов. Затем яркая вспышка озарила комнату. В казарму вбежал дежурный командир:
— Боевая тревога! — закричал он.
Начались суровые испытания войны. Евгению пришлось летать в Киев, в штаб округа. Противник часто бомбил красавец-город. Разрушены дома, много убитых. В душе закипала страшная ярость.
Были уже и первые потери в эскадрильи. Звено лейтенанта Грушивца охраняло переправу через Днепр. Неожиданно из-за облаков на самолет лейтенанта спикировал «мессершмитт». Фашистам удалось поджечь самолет. Все знали о гибели Ивана, но никто не решался сказать об этом его жене. Она так и уехала в эвакуацию, уверенная в том, что ее муж находится в командировке. Лишь позднее летчики сообщили ей горестную весть.
Были и первые победы. В одном из боев истребители должны были прикрывать отступление наших частей. Была выделена группа летчиков во главе со старшим лейтенантом Ивановым. Вот как рассказывала об этом боевом эпизоде фронтовая газета:
«Ведомым у Иванова был лейтенант Чернецов, храбрый, молодой летчик. Вылетели шестеркой. Где-то на полпути на встречном курсе появилось несколько черных точек.
— Внимание, «мессершмитты»! — передал Иванов и первым пошел в лобовую атаку. Чернецову пришлось чуть отойти в сторону и своим самолетом прикрыть командира. Иванов всадил огненную очередь в головного «мессера» и тот, свалившись на крыло, устремился вниз. Второго сбил Чернецов. Смерчем носились краснозвездные ястребки среди «мессершмиттов», поливая их свинцовыми струями. Фашистские стервятники не выдержали, один за другим они стали покидать поле боя.
На обратном пути самолет Чернецова стал заметно отставать. Над аэродромом, где уже приземлились его товарищи, Чернецов вел самолет на бреющем полете. Всем было ясно: машина повреждена, Из домиков высыпал весь летный состав. «Сумеет ли дотянуть до взлетной полосы?» — с волнением думал каждый. Лейтенант Чернецов мастерски посадил израненную машину. Оказалось, что в бою был пробит бензобак, но летчик, рискуя жизнью, решил довести самолет до аэродрома».
Эта заметка из фронтовой газеты была перепечатана Катав-Ивановской районной газетой «Авангард».
Враг подходил
— Передай отцу, — говорил он, — что отступление наших войск временное. Победа будет за нами.
Евгения вместе с двумя другими опытными летчиками откомандировали в тыл, осваивать новые самолеты. Добираться они должны были сами. В одном месте еле вырвались из окружения. Однажды встретили беженцев. Позади горел их родной город. К летчикам подошла женщина.
— Плохо вы воюете. В самую глубину России врага пустили, — с горечью сказала она.
«Тяжелее дорог отступления был для нас упрек этой простой советской женщины, — писал позднее отцу Евгений. — Я рассчитаюсь за все с фашистами. Им и так уж от меня немало досталось. Буду бить до тех пор, пока они ползают по нашей земле. Все равно им конец один — смерть, рано или поздно».
До места назначения Евгений добрался лишь через полмесяца. Вскоре он писал жене:
«Вот уже двадцать дней, как я не слышу лая вражеских зениток. Скучаю по фронту. Получил сообщение о рождении сына. Страшно рад, что у тебя все хорошо. Какой он, мой пацаненок? Как выглядит? Кричит, наверное, как звать-то его? А то я тут заполнял личное дело, а имени сына не знаю».
В другом письме такие строки:
«Недавно летали за линию фронта. Ни одной мало-мальски сохранившейся деревни — все сожжено, все вытоптано, пущено по ветру. Ну, ничего, за все гады ответят сполна.
Мне пишут, что Женюрка уже щеголяет в штанишках. Просто не представляю себе своего мальчугана. Как бы я его хотел потискать. Напиши, лопочет он что-нибудь или еще нет?».
Через некоторое время он сообщил:
«На днях меня здесь не будет. Работа предстоит очень серьезная, летать придется в основном ночью. Хотели оставить инструктором, но разве я могу сейчас быть не на фронте».
Потом пошли письма с Ленинградского фронта. Воевать здесь было очень трудно. Едва наберешь высоту, как под крылом город, тут же и линия фронта.
Эскадрилья, где служил Евгений, состояла из ночников — бойцов высокого летного искусства. Вылетая в ночное небо Ленинграда, они не раз преграждали путь врагу.
Евгений писал:
«Идет освобождение города-героя от блокады. В сутки приходится иногда совершать по пять и более вылетов. Мы вступили сейчас в полосу ожесточенных сражений, которые решают судьбу нашей Родины. Стать рабом… Нет, лучше смерть в бою, чем это. Мы победим, но очень дорогой ценой.
Как там мой пацаненок? Жаль, что прошел уже почти год его жизни, а я его все еще не видел. Что же это за чертенок, которого я не знаю, но уже крепко люблю».
О своих боевых делах он писал мало, но однажды приложил к письму свою фотографию из фронтовой газеты.
Осенью пришла весточка о предстоящем отпуске. Все жили ожиданием встречи. В двух домах — родителей Евгения и родителей Татьяны белили, мыли окна, из скромного военного пайка экономили продукты.
Евгению послали письмо, где на отдельном листе была обведена рука его сына, а под ней Татьяна написала:
«Евгений Евгеньевич готовится здороваться со своим папой».