Подвиг
Шрифт:
Обычно в дни его посещений князь Даши-Церин ходил сердитым. Несмотря на видимую дружбу, он завидовал Эрдени-Вану.
Нахлебники и приживалы князя, когда не было чужих людей, старались говорить об Эрдени-Ване только плохое. Ему приписывали убийства, разврат, кражи, ложь, обиды людям, скверные мысли, зависть, сплетни, неверие.
— Жизнь этого кровосмесителя грехом не сочту назвать постыдной! Не слишком ли он зажился в своей теперешней оболочке! Не пора ли подумать о новом перерождении!
Они хлопали себе по бедрам и угодливо посмеивались.
Эрдени-Ван пышно приезжал
В последние недели Даши-Церин воспылал страшной любовью к Эрдени-Вану. Придираясь к каждому поводу, он посылал ему ценные подарки и оказывал ему знаки внимания, как младший старшему.
К нам стал заглядывать буфетчик Эрдени-Вана, китаец. Несколько раз ночью, по возвращении из школы, я замечал его стоящим около княжеской лежанки, на которой Даши-Церин курил и думал.
Однажды, когда вошел кто-то из посторонних, князь громким и фальшивым голосом обратился к буфетчику:
— Ты, любезный, доставишь мне перец и кардамон. Я обо всем уже поговорил с твоим хозяином.
Дерзко кланяясь, буфетчик исчез.
Теперь, когда Эрдени-Ван принимал у нас пищу, навстречу ему выходил весь дом. Даже лысая княгиня, тяжело дыша, появлялась у входа. Она выглядела умирающей. На щеках ее были нарисованы фуксином круглые знаки, натертые сухими румянами. Она плакала и ворчала, что ее заставляют много двигаться. Дворня, выстроившись попарно, криками встречала Эрдени-Вана. Перед воротами на сто шагов были разостланы матерчатые дорожки багрового цвета.
В помещении над кроватью сделан был желтый балдахин. Князь сидел под ним с поджатыми ногами. При входе гостя он вставал и приветствовал его словом: «Амоголан» — «Мир»; приветствие это самое высокое; произнося его, встают на колено. Потом князь подходил к гостю и, обняв его, прижимался ухом к сердцу.
Не было дня, чтобы князь не разжигал искры дружбы к Эрдени-Вану. Он повсюду кричал о несправедливости к этому превосходнейшему человеку.
— Его не оценили по заслугам. Он должен быть первым лицом на берегу Толы. Великий Богдо еще о нем не подумал.
Да, это была дружба, которая удивляла придворных!
После праздника Цаган-Сара в монастыре стало буднично и пустынно. Монахи-наставники вернулись к урокам. Из-за дощатых стен доносился низкий гул, Воспитанники духовных академий повторяли молитвы, забытые во время праздников. Школьная собака Колдун, ошалев от новогодней сутолоки, отсыпалась на солнце, зарыв лапы в снег.
В школе у нас занятия шли, как бывало. Учитель старался превратить мою жизнь в дурной сон. Он мелочно надоедал мне, заставляя повторять сотни раз слова молитвы, которые я знал назубок, и обидно хохотал над моим степным произношением.
Я рассказал помощнику настоятеля о том, что мой учитель ворует жертвенные деньги в соборном храме. Он погладил меня по голове и сонно сказал:
— В твоем младенчестве все
Вызвав к себе учителя, он приказал мне покинуть келью.
Однажды после захода солнца князь позвал меняли, любезно посадив перед собой, сказал:
— Ты славный подросток, хотя поистине твоим шалостям нет конца. А сейчас ты сбегаешь на ту сторону Толы, к юртам Эрдени-Вана. Передай этот мешочек буфетчику Сяну, не останавливайся по дороге. Ни с кем не болтай и прямо иди, куда я приказал. Ну, в путь, умница!
Положив за пазуху запечатанный красный мешочек, я опрометью помчался по замерзшей улице, пахнущей навозом и дымом. Я бежал очень быстро, миновал мост, торопливо поклонился дворцу, мелькнувшему слева от меня, и вышел на береговую тропинку, ведущую к дворам Эрдени-Вана. Я был почему-то уверен, что полученное от князя поручение очень секретно. Мне было страшно и весело.
Ставка Эрдени-Вана представляла собой маленький городок из юрт. В отличие от многих князей, он не заводил себе ни строений на китайский манер, ни лакированной мебели с инкрустациями, он не ездил в колясках с факельщиками на крыльях. Он жил в восьмистворной юрте, скакал верхом на жеребцах, которых для него каждый день ловили в табуне, любил дикий лук и полусырое мясо.
Обойдя главную юрту, я бесшумно вошел в помещение буфетчика.
Китаец сидел на табурете и мыл ноги. Увидав меня, он нахмурился и замахал руками.
— Нет моих сил на кровь эту, — непонятно сказал он. — День сегодня большой и ветреный. Авось подождем. Такое дело трудно работать.
Я положил ему на колени мешочек и, сказав, что мне ничего больше не приказано, вышел во двор. Около ворот навстречу мне попался сын Эрдени, строивший снежного ламу с бородой из льда. Я вызвался ему помогать, и мы долго украшали зимнего старика тряпичными усами, бородавками из еловых шишек и свежей хвоей. Помнится мне, что снежный лама был очень похож на настоящего человека.
Спустя полчаса из кухонной юрты вышел буфетчик вместе с поваром, несшим жаркий котел с супом и бараньими потрохами.
— Это отцовская вечеря, — сказал мне Сабу.
Мы зашли в дом. Люди Эрдени-Вана сидели возле огня, пили чай и рассказывали друг другу запутанные истории без конца и начала.
Одноглазый Санчжа, бывший выездной кучер князя, подозвал нас к себе и предложил сесть рядом. Искренний восторг лежал на его круглом, честном лице.
— Давай-ка послушаем, какие несчастья рассказывают, — шепнул он нам.
Сказочник — один из старших слуг — в это время делал все, чтобы доказать слушателям, что жизнь ужасна. При каждом слове он издавал два вздоха и так ломал пальцы, что становилось холодно и тоскливо.
Он говорил о том, как страдали двое друзей, странствуя по черной степи. Ужас какие с ними творились вещи! Под конец их даже хотел зарыть в землю черт.
— Слушайте, слушайте, сейчас будет самое интересное.
— Но вот, — говорил рассказчик, — послышался громкий лошадиный крик. Это был крик старого белого жеребца. И-хэ-хэ! Он находился поблизости, увидел беду и очень рассердился. И прибежал страшный, с поднятой гривой и развевающимся хвостом.