Подвиг
Шрифт:
В его юрте мы увидели кровать, застланную пестрым одеялом, велосипед, ящик с тибетскими книгами, фотографию женщины в старомонгольском головном уборе, несколько седел, китайскую флейту и большую раскрашенную картину местного художника, называвшуюся «Битва у Толбо-Нор».
Между нами произошел следующий разговор:
— Вы давно занимаетесь литературой?
— Десять лет.
— Говорят, вы — ветеран монгольской революции?
— Я дрался с Унгерном. У меня две раны.
— Где вы получили образование?
— Я прошел монастырский курс и кончил
Содном-Пэль — коренастый человек с остроконечным черепом и маленькими добрыми глазками. У него лицо буддийского монаха и манеры кавалериста. Он принадлежит к поколению тридцатилетних. Перемены, испытанные монгольским государством за четверть века, много раз ломали его характер. Он учился тибетскому богословию и читал китайских поэтов, отрекался от богов и вновь возвращался к ним, воевал, бросил монастырь.
Когда была основана Народная республика и правительство заменяло старых чиновников революционерами, Содном-Пэль поступил в одно из министерств. Он учился, писал в газете, жил в столице, наконец поселился в Восточном Гоби и служит в аймачном ямыне — губернском управлении. Он — поэт, канцелярист и охотник.
Записав эту биографию, мы просили его рассказать, как он работает над пятистишиями, о которых мы часто слышали в гобийских кочевках. Содном-Пэль сообщил нам свою литературную историю.
Когда он начал писать, форма монастырской поэзии была для него законом; сейчас он борется с ней. Буддийская образность давит его. Он описывает, например, ночь и небо, ему приходят в голову строки: «Ветер несет звезды, и конус неба скрипит — и ветер воет…» Проснувшись на заре, он пишет: «Солнце выходит из груди Сумбур-Улы — Священной горы…» Перечитав стихотворение, он недоволен собой. Он зачеркивает написанные строчки.
В монастыре его учили: «Вокруг земли вращается конус ветра, несущий звезды. Солнце — маленькая земля из огненного стекла. Когда, увлекаемое воздухом, оно заходит за гору Сумбур-Ула, — бывает ночь».
Он знает, что, земля кругла и вращается вокруг солнца. Сумбур-Улы не существует. Он читал Дарвина и знает о происхождении видов. Он выписывает газеты. Для местной школы он начертил карту мира, на которой изображены страны империалистов, монгольское государство и дружественный сосед — Советский Союз. Сумбур-Улы не существует. Он недоверчиво вычеркивает шаблонный буддийский образ и пишет: «Начался восход солнца». Тогда в строке исчезает поэзия. Он опять вычеркивает. Лоб его потен, рука дрожит. Он ищет точности, выразительности, краткости — всего того, что отвечает его мыслям.
Вечером полил сильный дождь, и выехать из Сайн-Шандэ было рискованно. Под зонтами мы пошли смотреть любительское представление в местном театре. Это была величественная двенадцатистворчатая юрта с нелепыми деревянными колоннами у входа. Несколько окрестных скотоводов и приказчик из центрального монгольского кооператива разыгрывали комедию: «О подвигах монгольского богатыря и о бегстве нападающих генеральских крыс». Актеры кричали:
— Кто ты, незнакомец?
— Я — длинноногий монгольский богатырь.
— Зачем
— Сейчас узнаешь. (Общая потасовка.)
Актеры импровизировали, дрались, рассказывали анекдоты. Интригу пьесы перед началом спектакля придумал Содном-Пэль.
Хор исполнял сочиненную им песню:
Да! Это наша страна немолодая От Алтан-Булака до Улясутая. Да! Это наша могучая землица — Коричневая, красная, суровая, степная! Видевшая желтых солдат Ундыр-Гегена, Кровью пастушеских отрядов залитая.В перерывах актеры уходили через незаметную дверь в следующую юрту, где валялась бутафория и инвентарь.
Предполагалось поставить еще «Сценки из жизни феодалов». «Но, — как объяснил публике младший актер, — пошли за красивыми костюмами к Амоголану, а к нему нельзя было войти. Он спустил с цепи собаку».
Ночь мы провели в юрте Содном-Пэля, среди книг и охотничьих ружей. Засыпая, мы видели, как он сидел, наклонив живот к одеялу, возле керосиновой лампы — полуголый, потный, похожий на землекопа. Он писал стихи о лунном затмении, виденном им несколько дней назад.
«Собака сожрала луну…» — писал он и мгновенно вычеркивал эту строчку. Он знал истинную причину затмений. «Луна, двигаясь по орбите, попала в тень Земли…» — писал он, но тогда, на его взгляд, умирала поэзия. Он снова зачеркивал, писал, наклоняясь к лампе, пыхтел, ища из тьмы приходящих в голову слов тех единственно нужных, которые могли бы выразить блеск его новых чувств. Помучившись, он находил слово и, улыбаясь, наносил его на бумагу.
Он писал всю ночь, борясь и побеждая тибетское косноязычие, приводившее ему на память обесцвеченные сравнения и заученные слова.
Это была наша первая встреча с Содном-Пэлем.
БОЛЕЗНЬ
Кобдо отличается от других губерний Монгольской народной республики светлой окраской рек, тополями и проломленными оградами забытых китайских хуторов.
Скачущие по степи отряды народных солдат с синими звездами на шапках, стада грузовых яков, автомобили Монголтранса, штукатуренные строения революционных школ, приземистые буддийские монастыри — все это среди громадных снеговых гор!
В немногих селениях находятся торговые пункты и канцелярии народного правительства. Окрестные пастухи охотно приходят сюда, покупают товары и разговаривают о пользе земледелия.
Впрочем, Кобдо — настоящая Монголия, и кобдоский дюрбет — точный слепок улан-баторского халхасца, несмотря на некоторое отличие в языке, внешности и характере. Что касается монастырской братии, то монахи везде монахи, и в Кобдо они еще более упрямы, чем где-либо. Бездельничая, они живут скупо и заводят себе женщин, не заботясь о молве, хотя отрицают существование семьи, когда в келью заходит какой-нибудь путник.