Подвижники и мученики науки
Шрифт:
Пытка алхимика (дыба)
Третьим номером шло «испытание водой» (и для судей, и для палачей речь шла лишь об исполнении определенного номера, т. е. параграфа наказа для инквизиторов, не больше).
К чему же сводилось «испытание водой»?
Туго связанный по рукам и ногам еретик укладывался на стол с углублением наподобие корыта. Затем рот и нос его покрывали мокрой тряпкой и начинали медленно и долго поливать ее водой. Мученик захлебывался, задыхался. Тряпка окрашивалась кровью, хлынувшей из носа и горла.
Если узник все же не сдавался, не признавал
Ноги еретика забивались в колодку. Подошвы смазывались маслом и повертывались к огню. Кожа трескалась. Обнажались кости. Удушливым чадом распространялся запах горящего мяса. Мученик испускал душераздирающие крики. Редко кто выдерживал это последнее испытание: одни умирали под пыткой, другие, еле живые, сдавались «на милость» своих судей.
Так «святейшая» добивалась «признания» и самообвинения. И в этом деле не было пределов ее изобретательности: рассказанное не составляет и десятой доли тех мук, которым подвергали еретиков инквизиторы, эти суровые изуверы со злобной, прожженной фанатизмом душой.
После всех пыток оставшимся в живых выносился приговор: одним — вечное заточение, другим — удушение, третьим — сожжение на костре. Были, наконец, и такие «избранники» инквизиции, которых по ее приговору сперва душили, а потом сжигали. Чтобы избежать обвинения в кровожадности, инквизиция не исполняла своих приговоров сама, а поручала делать это представителям светской власти, лицемерно заявляя: «Мы передаем обвиняемого в руки светской власти, которую просим и убеждаем, как только можем, поступить с виновным милосердно и снисходительно». А это «милосердие» сводилось к тому, что обвиняемый должен быть наказан «без пролития крови», т. е. либо удушен, либо сожжен на костре. Догадливая светская власть так это и понимал [11] .
11
Любопытное сродство душ: один из русских «великих инквизиторов», бывший к тому же и великим иезуитом, император Николай I, отдавая приказание казнить декабристов, тоже промолвил: «Только, пожалуйста, без крови…».
Для своей благочестивой и верноподданной паствы католическая церковь устраивала инквизиционные празднества, аутодафе (праздник веры). Вот как протекало, например, одно из таких празднеств.
Торжественный день — день восшествия на престол короля. Перед балконом его дворца выстроен на площади помост. Справа от помоста ступенями расположены сиденья, покрытые коврами, — это места для инквизиторов, а на верхней ступени — балдахин для «великого инквизитора». Слева от помоста — простые скамьи для осужденных, а на самом помосте — ряд деревянных клеток для них же. О дне торжества объявлялось за месяц, чтобы народ мог своевременно узнать об этом событии и собраться на площади.
Семь часов утра. Король и королева появляются на балконе приветствуемые толпой. Звон колоколов возвещает о начале празднества и приближении процессии. Вот она уже на площади. Впереди движется сотня вооруженных пиками и мушкетами угольщиков, обслуживающих костры. За ними, на некотором расстоянии, монахи несут зеленый доминиканский крест и знамя инквизиции, за которым сомкнутыми рядами идут гранды — представители аристократии и офицеры — участники инквизиционного трибунала. Но вот показывается толпа осужденных. В первых рядах, понуря обнаженные головы, босые, с трудом волоча ноги, идут «примирившиеся с церковью»: на них вместо одежды напялены льняные мешки с желтыми крестами спереди и сзади. Не легко досталось им это «примирение»: одни отделались хорошими кушами денег, другие обречены на долголетние посты и покаяния, третьи обязались совершить паломничество в «святые места». За «примиренными» идут, в таком же жалком одеянии, обреченные на бичевание или на пожизненное заключение в темнице. Самое мрачное зрелище представляют приговоренные к смерти. Они последние в толпе осужденных. Льняные мешки на них расписаны изображениями дьявола и пламени: у одних пламя смотрит вверх — это те, что сознались в грехах своих до пыток и будут сожжены на костре; у других пламя обращено вниз — это те, что сознались после пыток и будут сперва
Наконец, в хвосте процессии — должно быть, во исполнение завета «первые да будут последними» — движутся инквизиторы и советники верховного трибунала. Все они на конях, а среди них окруженный многочисленной стражей, в роскошном фиолетовом одеянии сам «великий инквизитор». Приблизившись к помосту, инквизиторы и осужденные занимают свои места. Вновь раздается колокольный звон. Начинается богослужение. По окончании его произносится приличествующая случаю проповедь.
Затем осужденные поочередно занимают предназначенные для них на помосте деревянные клетки и выслушивают приговор инквизиции. По прочтении приговора верховный трибунал обращается к светской власти с просьбой привести приговор в исполнение «милосердно», «без пролития крови». Зная по опыту, что означают эти слова, толпа как безумная срывается с места и несется за город, где ее ждет поучительное зрелище — десятки заранее сложенных костров, которые вот-вот запылают, оставляя после себя кучу пепла и обгорелых костей и «унося в ад» души сожженных грешников…
Так католическая церковь боролась со всяким проблеском свободной мысли; так карала она всех, кто осмеливался критиковать или — что совсем уже было недопустимо — отрицать какой-либо из догматов и обрядов. Так преследовала она и тех, кто проповедовал терпимость в делах веры, и тех, кто в науке видел лучшее оружие против предрассудков, суеверий и лживых идей, поддерживавшихся и распространявшихся во славу религии и во имя интересов церкви.
Не нужно, однако, заблуждаться. Не нужно думать, что так вела себя только католическая церковь.
Поскольку церковь является общественной организацией, со своими определенными интересами, она обязательно делается нетерпимой, фанатичной и готовой любыми средствами защищать свои интересы, свои права и привилегии независимо от того, католицизм это или православие, протестантизм или ислам.
Жестоко, изуверски боролась католическая церковь за свое благополучие. Но несмотря на эту борьбу, а отчасти и благодаря ей отношение к ней мирян ухудшалось. Еретики (уклонисты и отступники) подрывали веру в догматы и установления католической религии. Наука обнажала нелепость многих суждений церковников о природе и человеке. Духовные и светские писатели описывали в самом неприглядном свете нравы священнослужителей всех рангов, начиная от папы и кончая рядовыми монахами. И что особенно важно, передовые люди бичевали церковь, как корыстного, бездушного эксплуататора мирян. Все это постепенно подрывало авторитет католической церкви в глазах не только просвещенных людей, но и широких трудовых масс, которые невольно с надеждой обращали свои взоры на различных преобразователей (реформаторов) церкви. Такими преобразователями были, как известно, Лютер, основатель протестантского вероисповедания, лютеранской церкви в Германии, и Кальвин, основатель реформатской церкви в Швейцарии, откуда его учение проникло во Францию, Англию, Шотландию, Голландию (Нидерланды), Швецию, Данию и отчасти в Германию.
Оба прославленных реформатора, Лютер и Кальвин, отменили, каждый в своей церкви, безбрачие священников, упразднили монастыри, отвергли поклонение святым, иконам и мощам, отменили многочисленные праздники в честь святых, упростили богослужение, изгнав из него всю ту пышность, которой отличалась церковная служба у католиков, способствовали переводу «священного писания» с латинского на родные языки, чтобы все грамотные люди могли ознакомиться с ним и понимать то, что говорится во время богослужения, и т. д.
Все это выглядело новым и обновляющим церковь; но не надолго: только пока реформаторы вели усиленную пропаганду своих взглядов, привлекали к себе сторонников и искали поддержки в массах. Однако достаточно им было укрепиться, чтобы все отрицательные стороны любой церкви выявлялись во всей своей красе. Это прекрасно подтверждает, например, деятельность Кальвина (1509–1553).
Кальвин выглядел человеком скромным. Он был чужд корыстолюбия, равнодушен к жизненным удобствам, презирал роскошь и был по-своему честен и правдив. Но он был непреклонным фанатиком одной мысли, одного желания, которые так четко высказаны в его труде «Христианская институция».