Подводная лодка

Буххайм Лотар-Гюнтер

Меня вдруг посетило непреодолимое желание быстренько сходить на горшок. Какое-то время у меня не будет такой возможности

К счастью, гальюн был свободен.

Сидя на унитазе, нельзя не думать о том, что находишься в чреве машины. Никакая фанера не прикрывала дикую мешанину труб, а двигаться в тесном закутке было почти невозможно. И как будто для того, чтобы усугубить положение, боцман распихал консервы с «Везера» в каждом закутке, который еще не был занят швабрами и ведрами.

Напрягаясь на горшке, я вспомнил историю, которую слышал от торгового моряка, судно которого пострадало во время шторма. Его назначили

сливать масло через трубы уборной в надежде успокоить волнение на море. Поскольку судно очень сильно качало, уборная оказывалась почти на уровне воды. Каждый раз, когда оно накренялось, морская вода прорывалась через сливное отверстие. Дверь заклинило, и моряк знал, что ничто не сможет спасти его от смерти в воде, если качка усилится. У него даже не было надежды на то, что воздух соберется под подволоком и не даст вливаться воде, потому что в отличие от гальюна на подлодке, судовая уборная хорошо вентилировалась.

И вот так, подобно крысе, пойманной в ловушку, моряк продолжал выливать масло каждый раз, когда из отливной трубы не выплескивалась морская вода — одинокая фигура, сражающаяся за спасение своего судна на скромном и забытом форпосте.

Внезапно меня охватило ужасное чувство клаустрофобии. Я вообразил взрывающиеся во время погружения аккумуляторы, искореженную и заклинившуюся от силы взрыва дверь и самого себя, безысходно колотящего кулаками в плиты металла.

В моем воображении промелькнули кадры фильмов: автомобиль, падающий в реку со своими обреченными пассажирами, искаженные страхом лица за решетками пылающей тюрьмы, выход из театра, забитый бегущими в панике зрителями.

Ну-ка, полегче! Я изобразил самообладание и застегнул брюки с наигранным спокойствием. Вот так, обратно в нормальное состояние. Жаль, что мне не удалось облегчиться, но все-таки…

Даже так, мои руки откачали за борт унитаз быстрее, чем намеревалась это сделать моя воля. Быстро повернул ручку двери и оказался снаружи. Глубокое дыхание, начнем!

Был ли это страх или клаустрофобия? Когда в своей жизни я был по-настоящему испуган? Во время воздушного налета в бомбоубежище? В действительности нет — мы все знали, что в конце концов нас откопают. Однажды, когда бомбардировщики внезапно напали на Брест, я бежал как заяц. Настоящее представление, возможно, но был ли и в этом случае страх настоящим?

В Дьеппе, на минном тральщике? Мы как раз только что подняли одну мину, когда завыла сирена. Эта дикая разница в высоте приливов! Стенка причала была такой же высокой, как четырехэтажный дом. Некуда идти, так что мы стояли на грязном дне ковша и ждали, пока бомбардировщики сбросят свой груз.

Но ничто из этого не сравнится со страхом тех отдающих эхом коридоров школы-интерната по воскресеньям, когда большинство мальчиков уехали домой и огромное здание осталось пустынным. Именно тогда они напали на меня с ножами в руках — тогда их пальцы стиснули сзади мое горло и они тащили меня по бесконечным переходам. Меня колотило от страха и волосы вставали дыбом на шее. Я посыпался посреди ночи, весь в поту и убежденный в том, что истекаю кровью. Нигде ни лучика света. Я лежал, замерев от ужаса, парализованный уверенностью в том, что если я пошевелю хоть пальцем, то буду обречен.

Гибралтар (Gibraltar)

Время смены вахт. В центральном посту небольшое столпотворение,

потому что третья вахта собралась и обнаружила вторую вахту околачивавшейся без дела внизу.

Тот факт, что мы все еще были на поверхности, возбуждал всеобщее удивление. Языки у всех возбужденно болтались.

Цайтлер воспользовался паузой и причесывал свои волосы гребнем.

«Это правильно, приятель,» — произнес кто-то с явным берлинским акцентом. «Нужно выглядеть как можно лучше — говорят, что британцам нравятся прелестные попки».

Цайтлер оставался невозмутим. Он медленно и тщательно проводил по влажным волосам своим гребнем.

Турбо вполголоса напевал сам себе:

Вокруг волосы, А спереди дырочка. Что же это может быть, Как не большой глаз?

Я стоял под нижним люком в зюйдвестке, затянутой под подбородком и держась правой рукой за трап, глядел вверх.

«Прошу добро подняться на мостик?»

Почти одновременно Командир проорал: «ТРЕВОГА!»

Мичман соскользнул вниз по трапу. Его морские ботинки с грохотом ударились в палубу вблизи меня. Сверху донесся быстро нарастающий вой.

Я как раз открывал рот, чтобы спросить про Командира, когда ужасный взрыв отбросил меня к рундуку для карт. Мои барабанные перепонки, похоже, выдержали, потому что я смог услышать, как кто-то кричит: «Командир, Командир!» Еще кто-то выкрикнул: «Нас атаковали!»

Вода стремительным потоком лилась из боевой рубки. Погас свет. Я чувствовал онемение, но глубоко внутри меня трепетал ужас, подобно попавшей в ловушку птице.

Подлодка уже накренялась, когда Командир приземлился среди нас, как мешок с картошкой. Мыча от боли, он с трудом выговорил: «Бомба, как раз перед мостиком…»

Луч света фонарика осветил Командира, сложившегося пополам. Его руки были прижаты к пояснице, как будто у него болели почки.

«Орудие снесло — взрыв чуть не сбросил меня за борт!»

Где-то в полумраке, в задней части центрального поста, кто-то закричал — высоким голосом, как женщина.

«Это был самолет,» — продолжал Командир, скрежеща зубами. «Он был как раз сверху нас».

Я чувствовал, как лодка стремительно уходит на глубину. Самолет, посреди ночи? Не артиллерийский снаряд? Самолет? Этого не может быть!

Зажглось скудное резервное освещение.

«Продуть!» — закричал Командир. «Продуть все что только можно!» Затем, настойчивым голосом: «Немедленно всплывать на поверхность. Приготовить всем спасательное снаряжение».

Мое дыхание сбилось. Два или три испуганных лица появилось в кормовом проходе.

Нос наклонен вниз, слишком большой угол дифферента. Орудия нет. Как могла исчезнуть пушка? Самолет? Невозможно!

«Прямое попадание, как раз рядом с мостиком», — сказал, будто прошипел, Командир. Его голос снова обрел силу. «Что с вами стряслось? Когда я дождусь от вас докладов о повреждениях?»

Как будто в ответ, из кормы вразнобой донеслись голоса: «В машинное отделение поступает вода!» — «В отделение гребных электродвигателей поступает вода!» Я расслышал эту отвратительную фразу четыре или пять раз, хотя приглушенные крики наполовину были заглушены шипением сжатого воздуха и гулом воды, выходящей из наших танков.