Подводная лодка
Шрифт:
Вторым любимым предметом для анатомического вскрытия после сардинок была разновидность крестьянских сосисок с исключительно тонкой кожицей, которая никак не хотела отделяться от содержимого. Старшему помощнику удавалось отделять лишь мельчайшие фрагменты кожи, потому что их сухая и сморщенная фактура была наделена сильнейшей способностью к адгезии. Все остальные поглощали эти сосиски целиком с кожей. Но только не старший помощник. После тщетных попыток с помощью ножа и вилки, которые казалось длились вечность, он заканчивал тем, что отсекал от них так много, что практически ничего
«Жаль, что у нас нет на борту собаки».
Но даже это было чересчур тонким замечанием для старшего помощника. Он взглянул на Командира безо всякого выражения и упрямо продолжал отсекать куски от своей сосиски.
Второй механик был настолько же неприятен Командиру из-за своей вульгарной ухмылки и напыщенных манер.
«Как твой дублер, Стармех?» — услышал я его вопрос. «Неважно, а?» Стармех просто пожал плечами и покачал головой. Это был жест, заимствованный у самого Старика.
«Давай, Стармех, послушаем наихудшее».
«Трудно сказать», — уклончиво ответил Стармех. «Его можно назвать нордическим типом».
«Довольно туповатый нордический тип, я бы сказал». Командир ухмыльнулся. «Как раз тот человек, который заменит тебя — идеальный материал для старшего механика». Он некоторое время поразмышлял. «Все, что меня ставит в тупик — это как нам удастся избавиться от него».
В этот момент появился второй механик. Я внимательно рассмотрел его: квадратная голова, голубые глаза — идеальная модель для иллюстрированного учебного пособия. Его неуклюжесть была прямой противоположностью кошачьей проворности нашего Стармеха.
Поскольку второй механик не нашел взаимопонимания в кают-компании, он проводил свое время в основном с старшинами. Командиру не нравились такие нарушения субординации и он косо смотрел, как тот исчезает в старшинской. Будучи нечувствительным, второй механик не замечал этого и жизнерадостно присоединялся к столу старшин каждый раз, когда позволяло место. Так что неудивительно, что атмосфера в кают-компании редко была непринужденной, когда старший помощник и второй механик присутствовали.
Разговоры оставались строго отвлеченными, а опасные темы избегались, но временами самоконтроль Командира давал осечку — как однажды за завтраком.
«Наши повелители и хозяева в Берлине кажется, заняты тем, какое бы еще новое прозвище выдумать для мистера Черчилля. Какой был его последний официальный титул, старого пирата? Ах да, припоминаю. Алкоголик, горький пьяница, паралитик… Должен сказать, что для пьяного в стельку паралитика он причиняет нам довольно много хлопот».
Старший помощник сидел на стуле, как шпагу проглотивши, с выражением упрямого непонимания на своем лице. Стармех принял свою обычную позу — обхватив обеими руками левое колено — и смотрел на точку между двух тарелок, как будто там могло в любой момент появиться откровение.
Наступило молчание, но Командир не мог остановиться.
«Черчилль пока еще не на коленях, и не скоро будет. Я не хотел бы думать о том, сколько его судов прорываются — прорываются как раз в этот момент, когда мы с вами сидим тут и бьем баклуши».
На него внезапно снизошло
«Как насчет музыки? Быть может, наш бывший лидер гитлерюгенда будет так любезен и поставит пластинку?»
Хотя никто не посмотрел на старшего помощника, он покрылся румянцем и вскочил. Вслед ему Командир прокричал: «Давайте послушаем 'Типперери', если вы не возражаете».
Старший помощник вернулся, когда по лодке прозвучали вводные аккорды. Командир саркастически ухмыльнулся. «Я надеюсь, звукозапись не оскорбит вашей идеологической чувствительности, Номер Первый?» Он повернулся к нам остальным, высокопарно подняв палец. «Голос его хозяина — но не нашего!» [9]
Я сидел на палубе в носовом отсеке, подняв колени и прислонив голову к переборке. В носовом отсеке из-за запасных торпед попросту не было достаточно места, где можно было бы сидеть.
9
Здесь игра слов: в оригинале «His master's voice…», что означает «Голос его хозяина» — так называлась известная прежде фирма граммофонных пластинок.
«Люди, борющиеся с жестокостью по отношению к животным, лучше бы нас посетили — тогда бы была потеха. Если бы кошкам или собакам пришлось бы укладываться спать здесь…»
«Они озабочены судьбой лошадей в шахтах. На нас всем наплевать».
Носовой отсек был форумом свободного красноречия. Здесь не было мучительного подавления эмоций того типа, какое царило в кают-компании. Главными ораторами всегда были одни и те же: Арио, Турбо, Данлоп и Манчжур. Их менее красноречивые собратья следили за их быстрой перепалкой. Оставив перепалку и хвастовство на долю других, они сидели в своих койках, как ночные животные.
«Однажды шлюха помочилась мне на спину», — донесся голос из одного из гамаков. «Это было нечто особенное, должен вам сказать».
«Бьюсь об заклад, ты с той поры не мылся…»
«Особенное ощущение?» — издевательски произнес Арио. «Это детский лепет. На моей последней лодке был тип, который рассказывал, что ничто не может превзойти ощущений от пробки с гвоздиком и скрипичной струны на конце. Все, что нужно сделать — это зажать пробку своей задницей, а на струне чтобы кто-нибудь наигрывал мелодию».
«Немного сложновато, не кажется?»
«Может быть», — настаивал Арио, «но это доведет тебя до такого состояния…»
Обрывки разговоров в отсеке долетали до моих ушей откуда-то еще. «Она все еще не знает, от кого забеременела».
«Почему же не знает?»
«Почему? Боже милостивый, как ты можешь быть таким тупым? Прижми свою задницу к циркулярной пиле и потом скажи нам, какой зубец резанул тебя первым!»
Неистовый хохот.
В первый раз я увидел на мостике старшину машинного отделения Йоханна. В дневном свете он выглядел вдвойне изможденным, чем при искусственном освещении в машинном отделении. Хотя он только что появился на палубе, он уже дрожал, как больной.