Подводная лодка

Буххайм Лотар-Гюнтер

Еще пять глубинных бомб на счету у мичмана. Мое лицо оставалось замороженной маской. Командир поднял голову. Четко произнося слова, он проговорил их на фоне умирающего эха последнего взрыва: «Всем, расслабьтесь. Могло быть гораздо хуже».

Было хорошо слышать спокойствие в его голосе. Это было для моих издерганных нервов, как бальзам.

Затем мы покачнулись от единственного сокрушающего разрыва, который прозвучал так, как будто гигантская дубинка грохнулась о лист железа. Трое или четверо покачнулись.

Струйки голубого дыма

висели в воздухе. И снова: БУММ! БУММ! БУММ!

«Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь». В это раз слова были произнесены шепотом.

Командир твердо произнес: «Не обращайте внимания на шум — несколько взрывов еще никогда никому не повредили». Затем он снова занялся расчетами курса. Наступило гробовое молчание. Через некоторое время он пробормотал: «Куда они сейчас направляются?»

«Два-шесть-ноль, Командир, шум усиливается».

Командир поднял голову. Он принял решение. «Руль на правый борт», — приказал он, затем: «Оператор гидрофона, мы поворачиваем направо».

Надо было передать в корму разводной ключ. Я торопливо схватил его и передал дальше. Было просто счастьем хоть что-то сделать — все равно что. Повернуть маховик, потянуть рычаг, запустить насос…

Германн далеко высунулся в проход. Его глаза были открыты, но он ничего не видел. Сейчас он был нашим единственным связующим звеном с внешним миром. Его сосредоточенный и пустой взгляд делал его похожим на медиума.

«Шум винтов на пеленге два-три-ноль, два-два-пять, шум усиливается».

«Выключить всё ненужное освещение», — приказал Командир. «Бог знает, сколько еще времени нам придется пользоваться аккумуляторами».

Снова Германн: «Сейчас пеленг два-один-ноль, быстро приближается — возможно, атакует». Возбуждение подпортило его стиль речи.

Тянулись секунды, одна за другой. Ничего. Никто не пошевелился.

«Будем надеяться, что они не позовут своих друзей». Командир выразил словами то, что уже давно терзало мои мысли: тральщики, противолодочные корабли, вся их многочисленная сила…

Капитан, который вел нас в глубинах моря, не был новичком, и все же мы были беззащитными, несмотря на наличие пяти торпед в наших торпедных аппаратах. Мы не могли всплыть на поверхность. Мы не могли атаковать из того места, где скрывались, не могли наброситься на врага. У нас даже не было грозной уверенности в себе, которая появляется от простого ощущения оружия в своих руках. Мы не могли открыто выйти на поединок. Мы могли лишь только скрываться, погружаться глубже. Кстати, на какой мы сейчас глубине? Стрелка глубиномера стояла на отметке 140 метров. Максимальная рекомендованная глубина погружения: 90 метров.

Десять минут без каких-либо признаков активности, затем еще одна пригоршня гравия ударила по нам. По лицу Германна я мог понять, что к нам направлялись новые глубинные бомбы. Он стянул свои наушники и беззвучно стал отсчитывать секунды между их сбросом и взрывом.

Первая бомба взорвалась так близко к нам, что грохот

отозвался в моем хребте. Я увидел, что мичман открывает и закрывает рот, но ничего не услышал. Мне показалось, что я оглох, пока не услышал голос Командира. Он приказал увеличить скорость. Затем он возвысил голос над сумятицей: «Так держать. Мы все делаем правильно, парни. Продолжайте заниматься каждый своим добрым делом и…»

Он замолчал на полуслове. Снова наступило молчание, звенящая тишина, напряженная, как тетива. Единственными звуками были случайное плюхание и журчание воды в льялах.

«Поднимите немного нос». Приказ Стармеха, хотя и был отдан шепотом, прозвучал оглушительно громко в полной тишине. Мы снова шли самым малым ходом. Льяльная вода скатилась в корму. Я рассеянно удивлялся, откуда её так много.

«С тридцать восьмой по сорок первую», — доложил мичман.

Для моих ушей, которые все еще звенели от грома разрывов глубинных бомб, наступившая тишина была как огромная акустическая бездна, черная и бездонная.

Лишь только для того, чтобы нарушить её жуткость, Командир прошептал: «Трудно сказать, удерживают ли они ещё с нами контакт». В следующее мгновение новые взрывы потрясли глубины. Это был прямой ответ.

Мои уши утратили способность отделять один звук от другого. Я не мог определить, разрывались ли бомбы справа или слева, сверху или внизу нас. У Командира таких трудностей не возникало. Более того, кроме Германна он был единственным человеком, который знал наше положение относительно положения нашего палача; возможно еще Крихбаум отслеживал ситуацию. Мое собственное ощущение направления исчезло. Я видел только то, что стрелка глубиномера медленно ползет по шкале: мы погружались еще глубже.

Стармех нависал над плечами рулевых-горизонтальщиков. Его лицо в свете света ламп четко вырисовывалось силуэтом на фоне темноты, и каждая черта его лица четко выделялась, как у актера, освещенного прожекторами снизу. Его руки выглядели восковыми. На одной щеке было темное пятно грязи. Его веки были плотно сжаты, как будто свет раздражал его.

Рулевые на горизонтальных рулях неподвижно сидели перед своими кнопками. Наши рули управлялись с помощью силовых приводов. Подводная лодка U-A обладала всеми современными устройствами. За исключением, разумеется, приспособления, позволяющего следить за противником на глубинах более перископной.

Передышка? Я постарался получше устроиться на своем месте. Корвет не будет заставлять нас долго ждать. Он просто делает еще один галс, в полной уверенности, что их трижды проклятый АСДИК будет держать нас на крючке. Сверху над нами все свободные матросы должны быть на мостике, просматривая море в поисках знаков нашего присутствия. Они не видят ничего, кроме полосатых меток на бутылочно-зеленой поверхности, бело-зеленой мраморной бумаге с отдельными мазками черного. Мерцание всплывшего масла на поверхности их бы больше обрадовало…