Подвох
Шрифт:
Горечь от бессилия, унижения, испытанных тогда Сергеем, глубоко впиталась его сердцем. И даже сейчас, повзрослев более чем вдвое, Чигринский все еще ощущал этот противный привкус досады.
– А ведь история просто повторилась! – пораженный собственным открытием, иронично выкрикнул он. – Тогда с Костиком, сейчас с Пашкой Зверевым. Все то же самое! Там были гонки на треке, сейчас гонки за успехом. Да одна херня!
От возбуждения Сергей встал и несколько раз обошел стол кругом. Затем сел, стал нервно поглощать свои бутерброды.
Казавшееся
– Херово хобби! – не стесняясь в выражениях, продолжал громить эту идею Чигринский.
Он снова кружил у стола, только теперь с ним была кружка бодрящей арабики.
– А знаешь, Серега, что такое твое хобби? Это самообман! Да, реально! Самообман, иллюзия, что ты все же хорош! Ты типа говоришь себе «ну это ж хобби, это ж не по-настоящему вроде», а тем самым просто… просто избавляешь себя от сравнения с лидерами, с теми, кто лучше тебя на голову! Так-так, и что у нас дальше? – Чигринский и сам не заметил, как увлекся новой задачкой. – А дальше ты сидишь в своем коконе и тащишься от того, что круче пары-тройки других калек. Блядь!
Чигринский злился, что казавшееся близким решение вдруг развалилось.
– А когда вдруг уступаешь кому-то в этом хреновом хобби, есть отмазка, мол, «ну это ж профи» или, мол, «тот перегибает, превращает хобби из удовольствия в работу…», или что «на настоящей работе, наверное, дела ни к черту!»
Сергей не мог внутренне принять этот обман самого себя, считая его и глупым, и нечестным.
– Единственный смысл хобби – это диверсификация рисков, – заключил он вслух. – Не выходит по службе, переключаешься на хобби, и наоборот. Или как средство от скуки.
Ни одно, ни другое в настоящий момент Чигринскому не требовалось и помочь не могло. Прекратив диалог с собой, он отнес кружку в раковину, там зацепился взглядом за пустую бутылку, не убранные со вчера тарелки и в итоге заключил, что надо б прибраться.
За этим занятием его и застал звонок отца. Тот звонил редко и обычно по делу, однако в этот раз, по его собственным словам, «просто соскучился».
Несколько минут они болтали о том о сем, а когда повисло первое молчание, за которым часто следует фаза прощания, Чигринский неожиданно спросил:
– Пап, слушай, если б тебя спросили, как надо жить правильно, ты бы смог ответить?
– Как правильно?! – удивился отец. – Если бы дали немного подумать, конечно бы смог! А почему ты спрашиваешь?
– Просто любопытно, что ты по этому поводу думаешь, – усмехнувшись, соврал Сергей. – Так что, подумаешь и ответишь?
– Ладно, – усмехнулся и отец, польщенный тем, что его мнение важно для сына. – Перезвоню тебе через полчаса!
Чигринский, давно привыкший жить самостоятельно и не надеяться на помощь родителей, конечно же, не ждал от отца финального решения. Но на подсказку, намек определенно рассчитывал.
Ровно через полчаса отец заявил, что правильно – это жить своим
Этому набору правил Чигринский и так давно следовал; ему было очевидно, что этих правил явно недостаточно для комфортного мироощущения. Требовалось нечто большее.
В раздумьях он плюхнулся на широкий диван. Ладони самопроизвольно потянулись к лицу, легли на свежую щетину, начав прощупывать места, требующие бритья. Серо-зеленые глаза Чигринского уставились на случайно выбранный на потолке светильник. Мозг его, пусть и не свежий после вчерашних возлияний с Князевым, усиленно искал решение.
Сергея волновало, почему этот нехитрый набор принципов устраивал его отца, почему для него этого было достаточно. Сколько он помнил отца, тот никогда на жизнь не жаловался, хотя особых успехов и не сыскал. Родители Чигринского жили скромно, всегда варились в своих мелких заботах – то дача, то ремонт, то поездка в отпуск, то чья-нибудь болячка…
«Может, в этом и ключ? – спрашивал себя Сергей, продолжая сверлить взглядом потолок. – Они всегда были в небольшой нужде, им было совсем не до успеха и славы. Да и времена тогда другие были…»
Полежав еще немного, он, однако, решил, что времена тут ни причем. Просто критерии успеха были разными.
– Все равно ж были рядом соседи, знакомые, друзья; кто-то, кто добился заметно большего. Не верю, что ему так и не встретился его Паша Зверев… Не, никак не верю!
Лезть, однако, к отцу, а тем более маме с новыми вопросами Чигринский не решился. Он знал, что чем больше странных вопросов будет задавать, тем больше будет беспокоиться и тревожиться за него мама, у которой и так со здоровьем проблем хватало.
– А спросим-ка мы деда! – вдруг осенило Сергея.
Дед его слыл человеком принципиальным, твердым и не раз критиковал внука за его избыточно потребительское отношение к миру.
– Главное, жить по справедливости! – не раздумывая ни секунды ответил тот Чигринскому-младшему. – Вот что главное.
Сперва усмехнувшись столь простому ответу, Сергей вспомнил о нем во время прогулки по их маленькому поселку. Незнакомая женщина, проходя мимо двух ссорящихся ребятишек, неожиданно вмешалась в их спор:
– Посмотри, ты сильнее и выше его. Разве можно кататься на самокате больше только потому, что ты сильнее?
– Но это мой самокат! – не соглашался первый мальчик.
– Ты сам меня позвал! – возражал второй.
– Вот видишь, ты сам позвал его не для того же, что б он смотрел, как ты катаешься? А потому, надо кататься по очереди, согласен? Так будет справедливо!
Оставив детей, она улыбнулась оказавшемуся поблизости Чигринскому и, не снимая с лица улыбки, проследовала дальше. На секунду он почувствовал себя неловко, словно это он, как мужчина, должен был сделать это, научив уму-разуму эту парочку балбесов.