Подземелье
Шрифт:
— Слушай, помнишь сабантуй у замредактора? — спросил он.
— И что?
— Тут, понимаешь, у меня надобность возникла. Не сможешь ли ты аккуратно так и ненавязчиво уточнить у Ивана Ивановича или у секретарши, как гости расходились? Кто первый, кто следом? Короче, во сколько, с кем и за кем. И вообще, не было ли чего-нибудь необычного?
— Кто первый? Так это ж мы с тобой. И что ты имеешь в виду под необычным?
— Мы не в счет. А про необычное… Я сам толком не знаю. Ну, разговор какой-нибудь особенный, или конфликт, или так, вообще…
— Да там такие все хорошие были, что никто ничего и не вспомнит, наверное.
— А
— Не понимаю я твоих дел, — недовольно проворчала Раиса. — Ладно, попробую. Штирлиц уездный! Позвоню через час.
— Благодарю вас, радистка Кэт!
«Вот и ее впутал, — с досадой подумал Сергей. — А ведь не уколола, дескать, в стукачи вербуешь?! Согласилась». От этого опять потеплело на сердце.
Когда Раиса перезвонила, он узнал, что геолог в тот вечер, не обретя взаимности у редакционной секретарши, отбыл в одиночестве, изрядном подпитии и дурном расположении духа. Школьный завуч ушел без попутчиков, но выходило, что сразу за незадачливым бородачом.
В сущности, ничего отсюда не вытекало. Но в голове у Сергея складывалась причудливая мозаика. Он понимал, что ее стеклышки преломляют свет хитро и замысловато, будто полупрозрачный витраж, глядя через который нельзя быть уверенным, что там, за окном. Но отвернуться уже не было сил, и оставалось лишь вглядываться в смутные очертания до тех пор, пока они, быть может, не обретут определенную форму. А это случится тогда, когда догадки накопятся… «Как критическая масса», — ехидно подсказала память.
Репин посидел в задумчивости, потом позвонил паспортистам и выяснил домашний адрес Григория Олконтовича, сам еще толком не понимая, для чего ему это нужно.
17
Перед самым обедом, когда немного улеглась суета, начальник розыска недовольно буркнул:
— Я вот все думаю, зря все-таки завуча сейчас дернули. Рановато.
— Не стесняйся, поделись сомнениями, — предложил Сергей.
Но Логинов шутливого тона не поддержал.
— Я, понимаешь, от неувязок всяких отмахиваться не привык. А тут ведь, действительно, мутота какая-то выходит. Сначала труп за огородами, потом геолог. Без вести пропавшие, опять же. У куркуля того медведь по огороду на задних лапах бегал. Может, врет, а может — кто его знает! И с Матюхиным ни к какому выводу не пришли. Хромов завуча приплел. Со следами, опять же, загадка. Охотники сколько уже по тайге рыщут, а в итоге дупель-пусто. Зверь будто по воздуху летает. Ни лёжек, ни черта. Маньяк — не маньяк, но дурацкое такое есть ощущение, что через все одна какая-то ниточка тянется. А что за ниточка — не могу ухватить!
Николай раздраженно заходил по кабинету. (Он даже не подозревал, что угодил в самую точку.)
— Я, когда с Катькой, завбаней, разговаривал, уточнил, в какие дни хахаль ее навещал? Просто так, для порядку. Ну, она вспомнила. И, знаешь, что выходит? Когда мы труп за огородами нашли — был он у нее. Но ушел рано. А домой явился глубокой ночью — я проверил, нашлись очевидцы. Где, спрашивается, болтался? А судмедэксперт, хоть он по спирту в основном специалист, все ж таки толмачит, что смерть наступила приблизительно в то самое время. Припозднился наш ягодник и напоролся… черт его знает, на кого!
Логинов закурил.
— И еще выложила мне Катька… Она свояка моего двоюродная
— Такие отклонения встречаются не так уж редко, — сказал Репин. — И могут ничего не означать. А могут быть признаками сексуального поведения серийного убийцы.
Логинов сплюнул.
— И все равно я не верю, что педагог ночами бегает по поселку и под медведя молотит! Я, может, такую смелую версию и поддержал бы, но это же практически невозможно, чтоб так все натурально подстроить. Да еще, чтоб нигде не засветиться, когда кругом глаз полно. Нет, как себе хочешь, а невозможно и невозможно. Но, согласен, есть какая-то странность, совпадения всякие…
— Про совпадения и я могу кое-что рассказать.
— Давай, выкладывай.
Сергей поведал о вечеринке, о том, как необдуманно и грубо вел себя геолог, задев больное, видать, место Григория Олконтовича. И о том, что недавно узнал от Раисы: педагог покинул компанию вслед за геологом.
Логинов взъерошил пальцами шевелюру.
— Хочешь сказать, это он его догнал и покромсал?
— Я просто излагаю факты.
— Замысловато ты их излагаешь. Только про одно молчишь: чем так человека изувечить можно, и какая силища для этого нужна?! Что-то за Гришкой ни богатырства, ни особой прыти никогда не замечалось. Геолог — мужик не слабый, педагог его и с вилами бы не одолел.
— А если взглянуть на все с другой точки. Завуч-то завуч, но не в том смысле, как ты думаешь, — начал Сергей, поддаваясь искушению приоткрыть свою тайную карту. — Мы ведь из чего исходим? Либо у нас медведь-людоед, а все остальное — сплошные случайности; либо завуч — маньяк. Маньяка ты отвергаешь, хотя если не отвергать, со случайностями разобраться проще. Но есть еще и третий вариант.
— Это какой же?
— Ты когда-нибудь про ликантропию слыхал?
— Что еще такое?
— Ну, говорят, психическое заболевание. Когда в человеке все человеческое распадается и начинает он превращаться в какую-то ни на что не похожую тварь, в зверюгу… Может, болезнь, а, может, и нет. Может, просто все так сошлось… Копилось, копилось, а потом сошлось и… получился переход количества в качество.
— Где копилось, что сошлось? — спросил Логинов недоуменно.
— Я думаю, и в самом человеке, и вообще в мире… Раньше ведь все было ясно: бога нет, душа — выдумки, материя первична. Сплошной диалектический материализм. А сейчас все перемешалось. Мне иногда кажется, может, все-таки есть у человека душа? И если она черная, больная… Короче, ликантропия — это научный факт: человек постепенно превращается…
— В кундигу?
— Ну, не знаю. Здесь его так называют. В других местах — по-другому… Теперь представь. Что если две наши версии взять и объединить? Не либо — завуч, либо — медведь, а суть одно и то же. Как в здешней легенде — взялась же она откуда-то! Тогда случай с геологом не загадка. Более того, и Матюхин из общей цепи не выпадает.