Подземелье
Шрифт:
Взыскания не пугают, совесть не жрет… Почему всегда я? Я — чего суечусь?!»
Определенного ответа у него на этот вопрос не было. Понимал, конечно, что не только ковтуны с женьками вокруг кокардами блестят. Но походило на то, что их, как ни крути, большинство. И не природное свинство было всему причиной. В обычной жизни они ведь мужики, как мужики, небезупречные, но кто без греха?
Ковтунами и женьками они становились, заняв свое место в системе, приноровившись к ее неписаным правилам.
Логинов терпеть не мог казенных фраз типа «высокая ответственность», «чувство
Николаю вдруг нестерпимо захотелось выпить, хоть немного, чтобы скинуть накопившееся напряжение. Но он отогнал соблазн. Этим проблем все равно не решишь.
А через несколько минут прекратилась подача электроэнергии с «мазутки», и районный отдел внутренних дел, как и весь поселок, погрузился в темноту.
24
Бабка Наталья Сыроваткина надумала с вечера маленько протопить в избе — холодает ночами. Хватилась спичек, но один только пустой коробок и нашла. Дед повытаскал.
И смалит, и смалит папиросы свои! Когда с «большой земли» завоза не было, думала, может бросит. Ага, дожидайся! Самосаду где-то достал, махры. На весь дом вонища стояла. А чтоб в сенях курил, об том и не заикайся. Все спички извел.
Дорогие ведь нонче спички, да и тех в магазине неделями не бывает. Не завезли, говорят. Для своих-то у них все есть. С электричеством тоже беда стала. Чуть не каждый вечер отключают. О-хо-хо! Без спичек в дому не жизнь.
Дед при свете старинной настольной лампы «подхалимки» чинил болотные сапоги.
Лампа стояла на столе, а ее черную гусиную шею дед опустил вниз, поближе к сапожной «лапе». Посмотришь — подхалимка и есть: задницу отклячила, спину в три погибели изогнула, голову приподняла, в лицо заглядывает — чего изволите?
Дед курить хотел, но как же без спичек?! И хоть злой будет сидеть, что твой пес, но сам никуда не пойдет. Такой характер имеет.
Слава богу, дыму поменьше стало, зато клеем навонял. От него совсем дышать нечем. И холодно. Бабка Наталья передернула плечами под стеганой безрукавкой.
Нет, надо на улицу итить, воздухом продышаться, может, где и спички добудутся.
Она зыркнула на деда в напрасной надежде, что не вытерпит без отравы своей и сам пойдет спички искать, повозилась, покряхтела и направилась к двери. Но едва ступила в сени, отключили электричество. В избе громко заругался старик.
Матерщинник окаянный! Тоже ведь не отучишь. Теперь уж, все одно, без спичек не обойтись.
Бабка, пробираясь ощупью, вышла во двор. Кольцевая улица тонула в сырой темени, пронизанной растворенной в воздухе моросью. Наталья увидела, как в окнах двух-трех соседних домов затеплились слабые огоньки. Остальные-то спать, что ли, полегли? Она остановилась в нерешительности. К кому же податься? У тех темно, там — собака злющая, а к этим и идти неохота, до чего люди поганые. У Катьки, завбаней, вон, вроде, мерцает. К Катьке в самый раз и будет.
Посетить заведующую банно-прачечным комбинатом бабку, помимо
Старуха резво перебежала наискосок улицу, просунула руку между штакетин, сдвинула вертушку калитки и безбоязненно просеменила через двор. Не держит Катька собаки.
Стучаться пришлось долго, аж кулак заболел. Но светится же в окнах, значит есть кто-то, значит, не спят. Чего же не открывают? Забавля-аются!.. Не могла уж по себе найти, выбрала узкоглазого. Небось, корысть с его каку-то имеет. Просто так бы не спуталась, баба видная.
Наконец в сенях послышались шаги, дверь приоткрылась, и в щели показалась Катина кудрявая голова.
— Чего тебе, бабушка?.. Спички? На вот, возьми.
Тут же в сенях они и отыскались. В избу, однако, не пустила, значиит, точно, не одна вечер коротает. Глянуть бы, как они там расположились, да не полезешь же напролом. Но не солоно хлебавши Наталья ретироваться не собиралась.
— Как живешь, Катюша? Редко тебя стало видно. Не захворала? Может, беда какая?
Люди говорят, ты замуж собралась?
— Какое — замуж! Работа, хозяйство. Устаю очень. Спать ложусь. Спокойной ночи, бабушка!
И дверь захлопнула.
Не удовлетворив любопытства, вернулась бабка на свое подворье, прихватила из поленницы дровишек, на веранде споткнулась, чуть лоб не расшибла. Посыпались, гремя, чурки. Будьте вы неладны с освещением вашим!
В горнице уже горела керосиновая лампа. Как дед умудрился, неизвестно. Заначку, наверное, имел, паразит, да назло молчал. Наталья первым делом рассказала, как приветила ее соседка. Но старому все без интересу, знай колупается. Старуха наколола лучинок, заправила печь. Вскоре в ней затрещал, загудел огонь, устремляясь в дымоход. Вот и ладненько, щас тепло пойдет. Теперь бы и прилечь, отдохнуть, да нет же сил вонь химическую нюхать. И форточку не откроешь, зачем топить тогда? Потеряв терпение, Наталья взялась за супруга:
— Скоро ль ты, старый, с мастерством своим прекратишь? Взялся, на ночь глядя, вонищу развел. Как спать будем? Задушил совсем!
— Не ори. Новые, что ль, мне сапоги купишь?
Не больно-то благоверного проймешь, мажет себе и мажет.
— С утра бы завтра и занимался.
— С утра время не будет.
Хоть кол ему на голове теши! Еще и самокрутку от лампы прикурил. Совсем осатанел! Старуха ударилась в крик, но и это напрасно, потому что дед занятий своих не оставил, а только гаркнул матом и задымил пуще прежнего. А в кулачки Наталья схватываться с ним никогда не решалась.
Бабке стало невмоготу. Чтоб тебя псы побрали, пня седого! Решила опять податься на воздух, чтоб на несчастье это не глядеть. На проволоке, протянутой через двор, у самого забора болтался забытый выстиранный халат. Наталья сняла его, набросила на руку, оперлась о прохладные доски калитки. Нашла время гулять! Дак куды от старого деться?! Сырость оседала на лице тонким налетом влаги, пробиралась под бабкину безрукавку. Но и в дом возвращаться не хотелось.
Старуха поверх забора оглядела улицу. Темь-то какая. Никого, ничего.