Подземелья Лубянки
Шрифт:
Улица Дзержинского – прочитала она вывеску на углу и невольно – против желания даже – усмехнулась. Вот уж воистину: большей насмешки трудно было бы придумать…
И лишь, когда захлопнулись за спиной ворота, когда бесцеремонные руки принялись ощупывать ее, без стеснения шарить по всему телу, – только тогда окончательно поняла, осознала Ядвига: всей ее жизни наступил конец.
Липкая волна ужаса накрыла ее, и она, не стесняясь уже, зарыдала в голос…
Зам. нач. 1 спецотдела НКВД СССР
Капитану госуд. безопасности тов. Герцовскому
Направляем на хранение в фонде
1) Евангелие на польском языке (книга, которая была ему разрешена для чтения, в бытность его в московской тюрьме в 1916 г; с этой книгой он вышел из тюрьмы в феврале 1917 г.).
2) Копия его тюремного дневника на 83-х листах.
3) Пять портретов, исполненных карандашом.
4) Брошюра и журнал на польском языке.
5) Одна собственноручная записка на польском языке 1923 г.
6) 11 фотографий Ф. Э. Дзержинского
7) Мандат члена ВЦИК 1-го созыва 1917 года.
8) 19 фотографий отца, матери, братьев, сестры Ф. Э. Дзержинского и местностей, где он жил в детстве.
9) Кортик и кинжал с приклеенными записками.
Теперь этих казематов больше не существует. Их перестроили еще в 1950-е, подчиняясь партийной воле.
Уже полвека здесь не слышно стонов и криков. Не звенят больше ключами надзиратели-цирики; не выводят арестованных на допросы.
Если бы стены могли говорить – сколько всего сумели они поведать. Тысячи людей – недавних наркомов, генералов, известных всей стране партийцев – прошли через страшный лубянский конвейер.
Но нет: молчат старинные, метровой толщины стены. А может быть, их просто не слышно. Может, их заглушает мерное звяканье тарелок и сковородок, аппетитное шипение борщей и похлебок, ведь на месте внутренней тюрьмы НКВД – страшного чистилища сталинских лет – находится теперь столовая для офицеров ФСБ. Более причудливую преемственность поколений трудно себе вообразить…
Из окон лубянского здания бывшая тюрьма – точнее, то, что от нее осталось, – видна, как на ладони. Окруженная каменным мешком Лубянки, даже сегодня она смотрится зловеще и жутко…
Именно сюда – во внутреннюю тюрьму НКВД – и была доставлена ранним утром 28 апреля бывшая пенсионерка союзного значения Ядвига Дзержинская, а ныне – заключенная № 30. Под таким шифром будет значиться она теперь в секретных бумагах НКВД. Этакая «Железная маска», ведь одно только упоминание фамилии новой «постоялицы» тюрьмы – само по себе попахивает антисоветчиной…
…На допрос ее вызвали в первый же день.
Следователей было двое. Один – немолод: Ядвига почему-то подумала, что он похож на чеховского доктора Астрова – умные глаза за очками в толстой оправе, старомодные усы. Второй – помоложе.
«Астров» (так она окрестила его для себя), по всему видно, был крупный чин. Тот, второй, держался с ним крайне предупредительно.
Он был в штатском, и ни звания, ни имени его Ядвига не знала. А узнай – наверняка удивилась бы: ведь допрашивал ее ни много ни мало – сам начальник советской контрразведки комиссар госбезопасности 3 ранга Федотов. Его подручным был лейтенант госбезопасности Канер.
С чего бы такая честь? Пусть даже Дзержинская и была связана с самой громкой бандой Москвы – этого все равно недостаточно для того, чтобы
Нет, причина явно заключалась не в этой злосчастной банде. Собственно госбезопасности не было до нее никакого дела. Контрразведке не пристало мараться с урками, грязную работу пускай выполняют «младшие братья» – доблестная рабоче-крестьянская милиция.
Впрочем, не будем забегать вперед. Кажется, мы знаем ответ на этот, да и на многие другие вопросы, но всему свое время…
Ласковое весеннее солнце заглядывало в мрачный кабинет, веселые зайчики прыгали по казенной желтого дерева мебели. За окном была весна – не для нее, для других – и от осознания этого было Ядвиге особенно тяжело.
Стрелка старинных напольных часов подошла к часу. Выходит, еще и суток не прошло с тех пор, как началась ее новая жизнь…
– Когда и где вы родились и как ваша настоящая фамилия? – первый вопрос задал молодой.
– Родилась в 1900 году, в городе Вильно, фамилия моя – Дзержинская.
«Астров» усмехнулся:
– И вы всегда носили эту фамилию?
– Нет, эта фамилия у меня с 31-го года.
– А раньше? – он вопросительно наклонил голову.
– Раньше – Лашкевич, по первому мужу. «Астров» не унимался:
– А по отцу как ваша фамилия?
– У меня нет отца, я дочь матери, – фраза эта прозвучала как-то напыщенно, Ядвига сама это поняла.
– Позвольте, – «Астров» говорил мягко, точно врач, увещевающий больного, – у всякого человека должен быть отец. Так как его звали?
– Генрих Гедройц, – выдавила Ядвига через силу.
– Он был князем? – это спросил уже молодой.
Откуда они знают об этом? Значит, давно приглядывали, «пасли», но кто, кто донес? Кто-то из своих, больше некому; о семейных преданиях посторонним она не рассказывала…
(О «княжеском происхождении» донесла тетка ее бывшего мужа – гражданка Павлова. Догадалась ли Ядвига об этом? Если и догадалась – вряд ли это стало бы для нее ударом: ее предавали все, со всех сторон…)
Ответ она попыталась сформулировать, как можно более уклончиво:
– Я не знала его никогда, может быть, был князем. Я жила с матерью.
Кажется, любопытство чекистов удовлетворено. От тайны рождения они переходят к вещам более прозаическим: просят перечислять всех бывших мужей. Затем переходят к главному (хотя к главному ли?).
– Кто в 39-м году были постоянными посетителями вашей квартиры?
– Была компания молодежи.
– Была, – «Астров» ехидно усмехается. – А теперь, где эта компания?
– Села… Арестована МУРом.
– За что?
– Не знаю, – Ядвига опускает глаза в пол, потом скороговоркой выпаливает, точно оправдывается: – Они были хорошие молодые люди, приходили в гости к дочерям… Студенты…
– Вы говорите неправду, – в голосе «Астрова» появляются металлические нотки, и весь он меняется прямо на глазах. Куда делся добрый, провинциальный доктор. Жестокий, бессердечный человек с холодными пустыми глазами сидит сейчас перед ней.
– Вы были в преступной связи с этой группой арестованных?
– Нет! – она почти кричит.
– А нелегальные записочки? Вы их разве в тюрьму не передавали? Разве не подстрекали арестованных сопротивляться следствию, не советовали бежать…
– Вы не так понимаете мои фразы в этих записках… Ничего преступного я не делала.