Подземка

Тяжёлый замок заскрипел, противный звук ржавых сто лет несмазанных металлических пластин вырвал меня из полусна. Ключ с хрустом провернулся, дверь распахнулась, световой зайчик ударил в лицо.

Вот зараза! Так и ослепнуть можно. Я поднял руку, защищая глаза.

— Сидишь? — спросил человек с фонарём.

По хриплому вечно простуженному басу я без труда опознал говорившего.

— Сижу, Федя.

Стоять и лежать на «губе» при всём желании не получится. Размеры

— Надоело? — продолжил расспросы хриплый.

— А ты как думаешь?

— Да кто тебя знает, придурка!

— За придурка ответишь, — многообещающе произнёс я.

Невидимый собеседник фыркнул:

— Напугал! Уже дрожу.

— И правильно делаешь, — заметил я.

— Тебя не спрашивали. Давай, вали отсюда, — он отошёл, открывая проход.

Я разозлился:

— Бегу и спотыкаюсь! Ты что, не соображаешь: я сейчас как деревянный. Шутка ли столько времени тут проторчать.

Подумав, решил сменить гнев на милость:

— Кстати, Федя, а, сколько именно меня продержали?

— Достаточно.

Да уж, Федя, наш безопасник, многословностью никогда не отличался.

— Может, поможешь? Мне самому до вечера не выбраться…

— Твои проблемы, Лось.

— Точно, мои, — согласился я. — Ладно, попробую. Встречай героев, страна.

Ноги затекли, я с трудом выбрался из конуры гауптвахты, можно сказать на четвереньках выполз. Бр! Бетонный пол, на который я выпал, был холодным и мокрым. Чтобы не растерять тепло, в темпе оч-чень медленного вальса размял конечности и выпрямился во весь рост. Свобода, ёшкин кот!

И сразу в голове винтики со шпунтиками заработали. Быстро что-то меня выпустили, суетливо… Боюсь, неспроста. Кому-то я понадобился. Интересно, кому и зачем? Обострённое чутьё подсказывало, что ответы на эти вопросы будут дурно попахивать.

— Ты меня как — официально освобождаешь или в порыве самодеятельности?

— Полковник приказал. Будь моя воля, я бы тебя просто пристрелил или здесь гнить оставил. Меньше возни с тобой.

Если Полковник задёргался, жди беды. Ни к чему хорошему его телодвижения не приводят. Я уже испытал это на собственной шкуре, а она у меня одна-одинёшенька.

— За что ты меня так не любишь, Федя? — спросил я.

Ну, просто, чтобы спросить.

— С какой стати мне тебя любить, Лось?! Ты что, девка какая?! — удивился мой освободитель.

— Верно, не девка, — я проверил суставы на гибкость. — Но это ничего не значит. Разве не слышал, что отец Варфоломей глаголет: только любовь к ближнему делает нас настоящими людьми.

— Заткнись, Лось, не на проповеди. Мне и без попа тошно.

— Уже заткнулся. Цени мою готовность к сотрудничеству, Федя.

— Плевать мне на тебя и твою готовность, — безопасник

Я проделал пару упражнений. Вроде ничего, терпимо. Мышцы всё ещё задеревеневшие, но это не самая большая проблема в моей жизни. Самую большую зовут Полковником, и, если я жив, значит ему это нужно.

— Что скажешь, Лось: оно того стоило? — с издёвкой поинтересовался Федя.

— А ты попробуй, — посоветовал я.

— Ну да, — хмыкнул он. — Делать больше нечего. Какого ты… с Полковником заспорил?

— Надо было, — огрызнулся я. — Можно подумать ты не в курсе.

— Конечно, в курсе, — не стал отпираться Федя, — но хочу выслушать обе стороны конфликта.

— Брось. Всё равно в рапорте напишешь то, что скажет Полковник, — заметил я.

Федя промолчал.

Плохо быть безопасником. Поисковиком, впрочем, тоже. И здесь, и там дерьмо, только во втором случае оно лежит на поверхности, и его там много. В буквальном смысле.

— Ты, Лось, к себе ступай, отдохни, — посоветовал безопасник.

— Так и сделаю, — заверил я. — Всенепременно! Только ты, Федя, не расслабляйся. Бди! В редкие минуты отдыха я должен спать спокойно.

Последний вагон в составе, безнадёжно застрявшем на путях, специально отвели под общагу для холостяков. Кто хотел, ограждал личное пространство занавесочками, кому было всё равно, спокойно выставлял жизнь на показ. На станции секреты долго не живут.

Я зашёл в мой отсек, растянулся на лавке, подложив руки под голову, и задремал.

— Ба! Кого я вижу! Никак Лося раньше срока из собачатника выпустили?! — прозвучал над ухом насмешливый голос соседа по «апартаментам» — здоровенного, как буйвол, Антохи Игнатова.

От него как всегда воняло бензином. Впрочем, не удивительно. Антоха был шофёром в поисковом караване. Ему по должности полагалось пахнуть горюче-смазочными материалами и прочими отнюдь не благоухающими веществами.

Отвечать на его наивно-восторженное приветствие я не стал, лишь вяло пожал руку и снова закрыл глаза.

— Хватит дрыхнуть, Лось. Неужто на губе не выспался? — Не отставал Антоха.

— Как тебе сказать… Мне, понимаешь, там сон хороший снился, да вот беда: разбудили, не дали досмотреть. Так я весь в надеждах: вдруг продолжение увижу…

На самом деле несколько дней я видел лишь темноту, независимо от того сплю или бодрствую.

— Оставь нелепые надежды, Лосяра. Давай-ка я тебе лучше чайку плесну. Крепкий, горячий, как раз, в твоём вкусе, — продолжил терзать меня Антоха.

— Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Сколько себя помню, никогда не любил твой чифирь. Мне бы водичку сладенькую, чуть подкрашенную. Можно даже слегка теплую.

— И ты будешь пить эту гадость? — удивился здоровяк.

Он сунул два пальца в рот и изобразил, будто его тошнит: