Подземная война
Шрифт:
Пока солдаты разжигали костер, капитан с сержантом разделись, намочили и натерли белье серой глиной, а потом стали мыться сами, также используя глину, как средство для мыться – в качестве мочалок сгодились пучки молодой осоки.
Помыли даже головы и сержант заметил, что от глины его волосы куда свежее, чем после мыльной воды.
– Кабы везде такая хорошая глина была, нам бы этого мыла даром не нужно было, – сказал он. – Только купчинам ингландским деньги дарим, лучше бы свое.
– У них мыло тоже не чужое, его за морем чимгизы варят и ингланцам
– А я гляжу, отметок то у вас немало, ваше благородие, – сказал сержант имея ввиду множеств шрамов на теле капитана. – И все за тайную канцелярию?
– Нет, – покачал головой капитан. – За тайную канцелярию только треть, а самые страшные – в армии. Там случалось и на копье нарываться. А по мелочи – следы дуэлей. Молодой был очень вспыльчивый.
Капитану улыбнулся и покачал головой, вспоминая.
Потом они присели на корточки и стали стирать откисшее белье, выбивая из него глину.
– Хорошо у вас получается, ваше благородие, другие господа такого не могут.
– Это все война. Кто такого делать не умел, чесался бесконечно до крови – вши заедали.
Прополоскав и отжав белье, они надели его и пошли к костру, который уже развели солдаты.
– Все, идите и вы купайтесь, – сказал капитан. – А мы с сержантом за костром приглядим.
Пока солдаты купались и стирали, стало совсем темно, а мокрое белье на сержанте и капитане – высохло. Они съели ветчины с хлебом и пошли устраивать ночлег – собирать сухую траву для подстилки.
Солдаты у костра громко переговаривались, деля еду и смеясь каким-то анекдотам, а ван Гульц шел вдоль прибережных кустов и там, где цеплялся за стебли плетучей травы, нагибался и вырывал подходящий клок.
Собрав достаточно для подстилки, он поднялся по берегу и двинулся обратно, с удовольствием вдыхая наполненный травяными ароматами воздух. Днем уже бывало достаточно тепло, чтобы земля прогревалась, заставляя цветущие травы отдавать медовые ароматы.
Цветочные запахи заставляли капитана вспоминать о женщинах, с которыми у него были отношения – тех, которые особенно запомнились.
Были среди них и простые белошвейки, и дамы имевшие немалое влияние. Ван Гульц полагал, что достаточно осторожен в своих похождениях и об этом мало кто знает, иначе бы на службе уже намекнули. Но пока не намекали.
Неожиданно, легкий ветерок усилился и по ногам пробежала, прямо таки, зимняя стужа.
Внезапный ветер донес какой-то стук – то ли в дверь, то ли в ворота. Но здесь на мили не было никаких построек.
– Впустите нас!.. Впустите!.. – жалобно простонал кто-то и ван Гульц стал настороженно озираться. Но вокруг – никого, только порывы ветра несли поднятый с земли мусор.
Встряхнув головой, чтобы сбросить с лица очередную ветку – ведь руки были заняты охапкой травы, ван Гульц всего в нескольких шагах увидел группу заплутавших путников. Ветер трепал их длинные волосы и черные рубища, и капитан, каким-то непостижимым образом, смог разглядеть в темноте
Одни что-то шептали, другие стонали и только ближайший к ван Гульцу путник, отчетливо произносил:
– Помощь… Нам нужна помощь…
В костре щелкнул сучок, заржала лошадь и отвлекшись на мгновение, капитан уже не увидел перед собой никаких путников, а ветер вдруг стих, уступив место равномерному движению теплого, напоенного ароматами воздуха.
У ван Гульца было чувство, будто он на мгновений заглянул в пропасть.
Вернувшись к костру, капитан заметил, что солдаты ведут себя как обычно, а сержант устраивал неподалеку лежку – значит не было у них никаких видений и он не стал рассказывать о своих.
Ван Гульц пошел к своей лошади и в седельном мешке нашел оставшуюся перегонку. Да, он держал ее на завтрашний день, но так получилось, что сегодня она ему была нужнее.
Выехали с первыми лучами солнца и к полудню добрались до большой ухоженной деревни, в которой, впрочем, теперь не имелось никакой надобности – они были сыты и неплохо выспались – особенно капитан.
Ему очень помогла остававшаяся перегонка.
Проехав через деревню, группа выбралась на большую насыпную дорогу, которая, извиваясь между болотами, доставила их к городку Биллам, в котором сейчас должна была находиться ставка шефа тайной канцелярии.
Несмотря на то, что караулившие на перекрестке люди узнали некоторых из группы ван Гульца, тому пришлось предъявить свой жетон и лишь после этого, мирные с виду «крестьяне» пропустили отряд к ставке, расположившейся в доме бывшего бургомистра, который временно отбыл в гости к родственникам.
– Одно непонятно, ваше благородие, зачем так часто переезжать? – спросил сержант.
– Ты сам видел останки ингландцев, Штерн, а также то, что они успели натворить, включая уничтожение отряда Брэмила. Точно так они могут добраться и до ставки.
– Но так часто…
– Именно так часто. Случаи нападения уже были и не один. Спасла только хорошая охрана и наблюдение.
Оставив отряд за большим амбаром, где была устроена коновязь для прибывающих солдат, охраны и курьеров, ван Гульц прошел тропинкой через заброшенный огород и взойдя на крыльцо, постучал.
Ему открыли и он опять предъявил жетон, хотя впустивший его капрал знал капитана в лицо.
Независимо от места нахождения ставки в главной комнате ничего не менялось. Другим были столы, стулья, печи, камины, но капитан знал, что слева окажутся писари, в дальнем углу столы с картами, вдоль стен разместятся стулья на которых будут дремать резервные агенты и прибывшие курьеры, а граф Абердин и полковник Френе будут сидеть возле печи и потягивать погасшие трубки.
Примерно так все и оказалось, только у комнаты оказался проход в смежное помещение, где ван Гульц заметил несколько кирасирских офицеров и лейтенанта Фернстопа.