Подземные сокровища
Шрифт:
— Как думаете, — спросил Тимка, — кого видите? Послышались два возгласа:
— Это лось! — сказал Илька.
— Сохатый! — сказал Волька. — Откуда?
Тимка рассказал, как лось попал в музей и стал его «живым экспонатом». Это случилось осенью прошлого года.
…Осыпаются листья. Лес приобретает серую однообразную окраску, становится как бы прозрачным, просматривается на большую глубину. По утрам учащаются заморозки. Тонкая ледяная корка затягивает бочаги и болота. Кругом тишина.
Но утреннюю тишину вдруг нарушает шум ломаемого кустарника, легкий топот.
Со всего размаха лось врезается в трясину. Зыбкая, чуть подмороженная почва затягивает в себя. Но лось умеет постоять за свою жизнь: он опускается на задние ноги, вытягивает прямо вперед передние и таким образом перебирается. Так лось доходит до озерка и вступает на лед. Но здесь ему приходится туго: ноги скользят, и он грузно падает. Хрупкий лед ломается под тяжестью туши, лось проваливается, вылезает на лед и снова проваливается.
Проходит час, два, три. Сохатый выбивается из сил, уже один раз он хлебнул холодной озерной воды.
В это время шли на делянку лесорубы. Услышав треск льда, они подошли к озеру и увидели погибающее животное. Лесорубы накинули на рога веревки, вытащили лося из озера и повели его, чуть живого, под радостные крики ребятишек в деревню. Поставили лося в сарае, возле околицы.
Когда лось ожил, он очень буйствовал, пытался поднять своими могучими рогами крышу сарая. Долгое время он к себе никого не подпускал, не ел приносимую пищу — листья и ветки болотной ивы.
О своей поимке лесорубы сообщили в район. Узнал о ней и директор музея. Константин Павлович попросил передать животное в музей. Здесь лось стал охотно поедать приносимые ему ветви березы, осины, ясеня, клена, озерный камыш. Сохатый разрешал Константину Павловичу гладить себя, начал пить воду из ведра.
Все это было удивительно интересно!
На участке, неподалеку от сарая с лосем, были высажены новые культуры, которые появились в районе за последние годы. Рядом росли ветвистая пшеница, голозерный овес, кок-сагыз, арбузы, виноград, люпин многолетний. В отдельном углу близ деревьев рос бересклет бородавчатый.
— Его в деревне «волчьим глазом» зовут — цветок у него такой красный бывает, — сказал Волька.
— Все это хорошо. Но когда же мы доберемся до сокровищ? — задумчиво произнес Илька. — Рассказывай, пора.
Но до сокровищ они так и не добрались.
Уборщица Анфиса Семеновна стояла во дворе и кричала:
— Где товарищ директор? Народу приехало на грузовике видимо-невидимо.
— Что за народ?
Ребята заспешили к зданию музея.
В вестибюле музея всегда царил полумрак. Из узких окон под самым потолком свет падал только на лестницу, что вела на второй этаж, в залы. Константин Павлович у самого входа уже встречал гостей.
— Доброго здоровья, — говорил ему толстый усатый человек, —
Тимка шепнул своим приятелям:
— Это — Сомов, председатель из Серебрянки.
Сомов указал на мальчиков и девочек в пионерских галстуках, в тюбетейках, в платочках, столпившихся возле лестницы. Среди них заметно выделялся паренек лет двенадцати, плотный, широкоскулый, глядел он умно и движения его были уверенно неторопливы. Он держал за руку веснущатого малыша, повязанного крест-накрест бабушкиным платком. Малыш дергал паренька за руку и между ними происходил такой разговор:
— Федь, а Федь… Пойдем домой.
— Подожди, Шурик.
— У меня живот болит — я щавелю объелся.
— Я же повязал тебе платок… Терпи!
— Все равно болит.
— А в музее я тебе волка покажу…
— Игрушечного?
— Нет, всамделишного.
— А медведя покажешь?
— Покажу.
Шурка успокоился и вместе со всеми пошел по лестнице. Федя обогнал малыша и подошел к Тимке поздороваться:
— А нас сюда привезли — это премия.
— Как так?
— Мы кок-сагыз пропололи — от околицы до врага — весь участок. Сомов выстроил нашу команду и сказал: «Благодарю вас от имени правления колхоза. Премирую поездкой в районный краеведческий музей».
— Значит, заслужили.
— Мы еще и в Москву поедем, — сказал Федя. — Еще заслужим… Изо всех сил стараемся…
Константин Павлович провел экскурсантов в залы. Ребята притихли, только маленький Шурка громко спрашивал:
— Федь, а волк — живой?
Ребята прикрикнули на Шурку. Подумаешь, невидаль — волк.
Необыкновенные экспонаты были в каждом зале.
Всех заинтересовали кости гигантского животного. Его огромный костяной бивень доставал до потолка.
— Мамонт? — спросил Федя шопотом.
— Мамонт! — подтвердил Константин Павлович. — Совсем рядом он жил с твоей Серебрянкой…
— Неужели возле деревни мамонты водились?
— Водились, — сказал Константин Павлович. — Правда, твоей деревни тогда и в помине не было. И людей близ нее не было. А мамонты жили!
Было чему подивиться в музее! Среди зеркального озера, — за большой витриной — замерла, вытянув шею, красавица лебедь с лебедятами. Ребята осматривали берлогу медведя, дивились хитрой работе речных бобров, каждому хотелось потрогать руками орла. Где его еще потрогаешь? В небе?
Маленький Шурик развеселился и как будто совсем забыл про больной живот.
В последнем зале стояли — один против другого — два дома. Один дом — дореволюционное крестьянское жилье. Маленькие окна, по углам закоптелые иконы, за кустарной прялкой сидит с лучиной сгорбленная старушка. А рядом…
— Да это же дом нашего Василия Озорнова, — закричал Федя, — вон его книжки лежат…
Действительно, в музее полностью была представлена вся обстановка дома местного серебрянского колхозника Василия Озорнова. Ярко горит под потолком электрическая лампочка, на столе радиоприемник, на стенах полки с книгами. В красном углу, украшенный вышитым рушником — портрет товарища Сталина, писанный масляными красками.