Подземный гром
Шрифт:
Я уселся на палубе в уголке. Как ни бранился и ни бесился капитан, мы еще проторчали в порту два часа. Когда мы отчалили, матросы затянули песню;
Солнце всходит и заходит. Из деревни еду в город, С Идой, Ледой, Родой. Землю бросил, а взамен — Грош мне в зубы и мякина! Под мостом обрел и ложе С Идой, Ледой, Родой [58] .Подошла Герма и села, прижавшись ко мне. Впервые я стал размышлять об ожидавших меня осложнениях. Отец будет уязвлен и потрясен, станет выдвигать доводы, в которые сам не верит, напрасно стараясь исполнить свой долг и не уронить себя в глазах людей. Под конец он отступится: «Я не могу этого понять, сын мой, но ты должен поступать, как подсказывает тебе совесть». Сестра будет изо всех сил противиться и противодействовать, говорить от имени всех родных, подстрекать мать и дядю. Мать начнет умолять меня не делать глупостей, станет проливать слезы, уговаривая, чтобы
58
Перевод Е. Бируковой.
Косые закатные лучи расстилались по морю, в небе сгрудились облака, легкие в своей монументальности и слегка позолоченные. Барка проходила мимо разрушенной стены, увитой жимолостью, юноша и девушка лениво разлеглись в пышной траве. Помощник капитана размеренно отбивал такт гребцам. В мягком вечернем свете проплывавшие мимо нас картины обретали скульптурную четкость и какое-то новое очарование, я воспринимал нежные краски, как разлитый в воздухе тонкий аромат. Свет, вечный и изменчивый, подобно времени развертывающийся передо мной безбрежный простор, плавное движение, полнота радости и сознание прелести жизни. Я вдохнул чистый свежий запах волос Гермы. Я был счастлив.
Комментарии автора
Из всех основных персонажей романа один Луций вымышленная фигура. Но мне хочется верить, что стихотворение Марциала Поэту Луцию («Эпиграммы», Книга IV, 55) посвящено моему герою и имеет в виду его позднейшее творчество. Луций предстает перед нами как поэт, выражающий в стихах свою любовь к Испании и воспевающий ее красоты.
Луций, сверстников наших честь и слава, Ты, кто древнему Каю с отчим Тагом Не даешь уступать речистым Арпам, — Пусть рожденный среди твердынь Аргивских Воспевает в стихах Микены, Фивы Или славный Родос, а то и Спарты Сладострастной палестры в память Леды, Нам же, родом из кельтов и гиберов, Грубоватые родины названья В благодарных стихах позволь напомнить Город Бильбилу, сталью знаменитый, Что и нориков выше и халибов, И железом гремящую Платею На Салоне, хоть мелком, но бурливом И с водой, закаляющей доспехи; И Риксам хороводы, и Тутелу, И попойки у кардуев веселых, И с гирляндами алых роз Петеру, Риги — наших отцов театр старинный, И Силаев, копьем разящих метко, И озёра Турасии с Тургонтом, И прозрачные струи Тветониссы, И священный дубняк под Бурадоном, Где пройтись и ленивому приятно, И поля Вативески на откосе, Где на крепких волах наш Манлий пашет. Ты, читатель изысканный, смеешься Этим сельским названьям? Смейся вволю! Эти села милей мне, чем Бутунты.Кай, или Старый Кай, — название реки в Испании; Арпы же и Бутунты находились в Апулее, где родился Гораций.
Стаций во второй книге своих Сильв, написанной в начале 90-х годов (примерно через тридцать лет после заговора), сообщает, что возникло что-то вроде культа Лукана и праздновался день его рождения; этот культ носил такой же характер, как празднование стоиками памяти Катона и Брута при императорах Юлиях — Клавдиях. Книга заканчивается Одой на день рождения Лукана. Стаций говорит: «Полла Аргентария утверждала, что ею вдохновлена эта ода, когда мы обсуждали, как отпраздновать этот день, Выражая свое преклонение перед великим поэтом, я отказался от привычного для меня гекзаметра, воспевая ему хвалу». Ода написана одиннадцатистопным размером.
После обращения к музам и восхваления Бетики, богатой оливковым маслом, родины Лукана, Сенеки и Галлиона, Стаций рассказывает о том, как муза Каллиопа учила в младенчестве поэта. Ее наставления заканчиваются следующими словами:
А ты — иль дерзкой колесницей Славы Был вознесен на горние высоты, Где пребывают лишь великих души, Презревших прах земной и мрак могилы; Иль, берегов ЭлизияУ Марциала есть три эпиграммы (Книга VII, 21–23), явно имеющие в виду это празднование:
Славный сегодняшний день — свидетель рожденья Лукана: Дал он народу его, дал его, Полла, тебе, О ненавистный Нерон! Что смерти этой ужасней?. Если б хоть этого зла ты не посмел совершить! Памятный день наступил рожденья певца Аполлона: Благостно, хор Аонид, жертвы ты наши прими. Бетис, давший земле тебя, о Лукан, свои воды Ныне достоин смешать с током Кастальской струи. Феб, появись таким же, каким к воспевшему войны Ты пришел, чтобы плектр лиры латинской вручить. В день сей о чем я молю? Постоянно, о, Полла, супруга Ты почитай, и пусть он чувствует этот почет.Вергилий — корифей латинских поэтов.
Марциал снова обращается к Полле в Книге X, 64, приводя строфу из утраченной поэмы Лукана:
Коль попадутся тебе наши книжки, Полла-царица, Шутки читая мои, лба своего ты не хмурь. Твой знаменитый певец, Геликона нашего слава, На пиэрейской трубе ужасы певший войны, Не устыдился сказать, игривым стихом забавляясь: «Коль Ганимедом не быть, Котта, на что я гожусь?»В Книге I он упоминает Лукана в числе испанских поэтов наряду с Канием, уроженцем Гадеса, Децианом, уроженцем Емериты, и Лицинианом, уроженцем Бильбилы, а в книге XIV, 194 он сообщает, что у поэта имелись враги, клеветавшие на него.
Правда, иные меня совсем не считают поэтом, Книгопродавец же мой видит поэта во мне.В четырех эпиграммах Марциала встречается имя Поллы, так звали его любовницу, но это во всяком случае не была Полла Аргентария:
С юношей Полла моя подружилась, мне сообщили. Дружбу их чистой никак не назвать, но они Чисто делают то, что с нею мы совершали. Вправе ли я это ей возбранить? К мужу приставила ты сторожей, а сама их не терпишь. Значит, супруга себе в жены ты, Полла, взяла. Полла, зачем ты венки мне из свежих цветов посылаешь? Я предпочел бы иметь розы, что смяты тобой. Пастою, Полла, скрывать морщины на брюхе стараясь, Мажешь себе ты живот, но не замажешь мне глаз. Лучше оставь без прикрас недостаток, быть может, ничтожный: Ведь затаенный порок кажется большим всегда.