Подземный гром
Шрифт:
— Почему бы не донести на нее? Это отвлекло бы от тебя подозрение, а?
Лукан отнесся к этому серьезно.
— Я уже думал об этом. Но это бросит тень на моего отца. Нерон будет недоумевать, откуда я знаю о любовнице отца больше его самого.
— Это вполне естественно, — бросил Сцевин и подмигнул мне, но я сделал вид, что не заметил. Он очень нравился мне, и я хотел, чтобы он об этом знал, но опасался, что, если поддержу его, это бросится в глаза Лукану и я окажусь в неловком положении.
— Нерон именно так и подумал бы, — возразил Лукан. — Поздно, поздно. Тигеллин заинтересуется, почему я доношу лишь после того, как ее выдал кто-то другой. Нам остается только ждать. О наших планах она
— Унылый конец возвышенной мечты, — вздрогнув, сказал Сцевин. — Девка вильнет хвостом, и рушится мир, и она загребает в охапку весь мировой порядок. — Он, видимо, решил испортить настроение Лукану и был недоволен, что заразился от Наталиса паникой. — Давайте пойдем все вместе на Форум и там перережем себе горло. Замечательная новость для «Ежедневных ведомостей». Или убьем кого-нибудь. Мы могли бы пробраться черным ходом в императорский дворец и зарезать главного повара. А требуху бросить в суповой котел и вызвать у Нерона понос. Что ты предлагаешь, Луций?
— У них нет никаких определенных улик против нас, — заявил Лукан, — иначе нас арестовали бы сегодня утром.
— Такое пренебрежение даже оскорбительно, — заметил Сцевин. — Не пожаловаться ли мне Тигеллину? Его доносчики и соглядатаи никуда не годятся.
Мы невольно заразились его беспечностью. Лукан сердито хмурился, а Наталис старался подбодрить себя. Сенецион, явно раздраженный, стоял позади, подозрительно поглядывая на меня. Но вот Сцевин взял Наталиса под руку.
— Я жалею только об одном, что ни разу не поспал с этой злосчастной Епихаридой. Я всегда мечтал сойтись со Сциллой, а затем с Харибдой. Однажды я повел девушку на вершину Этны. Но мне думается, в Епихариде больше вулканичности.
Он вышел вместе с остальными. Лукан сидел молча. Я направился было к выходу, но на пороге вспомнил, что еще не обо всем его спросил. Подойдя к нему, я сказал, что все еще брожу в потемках, это унизительно для меня и я нахожусь в глупом положении.
Сперва мне показалось, что он пропустил мои слова мимо ушей. Потом он встал, повернулся ко мне и заговорил слабым, упавшим голосом. Первоначально предполагалось убить Нерона на вилле Пизона в Байях, куда он нередко приезжал без телохранителей купаться и обедать. Можно было бы просто, без всяких помех совершить убийство и сохранять это событие в тайне, пока не утвердился бы на престоле новый император. Но в последний момент Пизон отказался осуществить этот план. По его словам, с его стороны было бы святотатством нарушить закон гостеприимства и совершить это ужасное преступление, вдобавок он рисковал навлечь на себя проклятие, навеки себя запятнав.
— Я не согласен, что закон гостеприимства охраняет такую тварь, — сказал Лукан, закусывая губы, — но пренебречь просьбой Пизона было невозможно. Заманив чудовище в ловушку, мы оттолкнули бы от себя народ. И разве после этого Пизона признали бы спасителем государства? Конечно, никакой ропот не имел, бы значения, если бы Сенат и гвардия высказались за Пизона. Пожалуй, мы горько пожалеем, что щепетильность заставила нас отвергнуть столь надежный план.
— Но восстанет ли гвардия против Нерона? — По не совсем ясным для меня причинам я не передавал Лукану своей разговор с Аспером и Сильваном.
— Да. В свое время, после надлежащей подготовки. — Он остановился в нерешительности, словно ему претило сообщать дальнейшие подробности. Он заставил себя заглянуть мне в лицо. — Среди преторианцев есть сильная группа, — заговорил он каким-то неожиданным, отрывистым тоном, — готовая пойти на все, лишь бы вернуть империи былое достоинство и честь. Они не вполне разделяют наши взгляды. Им не по душе Пизон, он не их лагеря. Я ему симпатизирую. Но он не из тех, о
— А преторианцы?
Он облизнул губы.
— Думаю, у них нет полного согласия. У некоторых устарелые понятия. Военные стоят в стороне от жизни, они не знают жизни нашего общества. — Он помолчал. — Один префект на нашей стороне и будет вести переговоры со своими коллегами. Половина трибунов с нами, лишь трое с Нероном. Мне незачем называть имена.
Поскольку недовольным трибуном не мог быть Тигеллин, я догадался, что это был Фений Руф. Я еще не знал его в лицо.
— Когда же будет нанесен удар?
— В середине апреля, во время игр в честь Цереры. Цирк уже почти достроен. Как ни осложнилось все, мы вынуждены дожидаться этого дня. Если только Епихарида не выдаст нас. Тогда мы будем избавлены от ожидания. — Он прищурился и тяжело вздохнул. — В руках у этой женщины весь капитал Мелы, вложенный в Галлии и Далмации. Я возражал, насколько позволяли приличия. У нее всегда чесались руки ворочать делами. Мела должен признать, — что я его предостерегал со всей сыновней почтительностью. Но он утверждал, что у нее способности к счету; она может руководить компанией, но не домом, говорил он, словно оправдываясь, что в свои годы сошелся с этой женщиной. Пойти потребовать у него отчета? — Он принялся шагать взад и вперед по комнате и, казалось, был скорее обеспокоен финансовыми затруднениями, чем провалом заговора. Внезапно он повернулся ко мне: «= От тебя она ничего не могла узнать?
Его вопрос удивил меня и обидел.
— Ты слышал мой ответ. Не думаешь ли ты, что я солгал?
— Разумеется, нет. — Он пристально посмотрел на меня. — Но всякий может совершить ошибку, особенно человек неискушенный. Ты мог нечаянно что-нибудь выболтать. Она только прикидывается наивной.
— Могу лишь повторить, Мела присутствовал при разговоре. Неужели он оставил бы нас наедине? Он поспешил меня сплавить. Мы не говорили ни о чем особенном… — К своему ужасу, я не мог вспомнить, о чем шла вообще речь. Мне пришло в голову, уж не сказал ли я чего-нибудь, в чем можно было усмотреть скрытый смысл. — Во всяком случае, разговор шел на самые избитые темы. О декламации, поэтах и тому подобном. — Я тщетно рылся в памяти — мне ничего не удавалось припомнить. Если Епихарида скрывала незаурядную хитрость под личиной очаровательной простоты, то она и впрямь могла выудить у меня что-нибудь важное.
Но Лукан прекратил расспросы и молча расхаживал по комнате. Потом он усилием воли овладел собой, у него разгладились складки на лбу, и он вздохнул с облегчением.
— Я могу довериться Гиллу. Пошлю его посмотреть, что нового в «Ведомостях», заодно он послушает, о чем толкуют на Форуме. — Гилл был тот раб с шелковыми ресницами, чьи вкрадчивые манеры мне не нравились. — Но вряд ли он принесет что-нибудь утешительное для нас. Впрочем, если б она указала на меня, я бы давно был под арестом. — Эта мысль успокоила его, и он повеселел. — Она на самом деле глупа, при всех своих наивно-коварных повадках. Возможно, сам капитан вбил ей в голову, будто замешан в какое-то темное дело, а наутро струсил. Не иначе! — Я направился к выходу, но он остановил меня, взяв под руку. — Останься, пообедаем вдвоем. Я пошлю сказать Павлу, что мне нездоровится. — Он заколебался. — Нет, этого не следует делать. Все должно идти, как обычно, будто ничего не случилось. — Он провел рукой по лбу. Он казался растерянным. — Поговорим после.