Поединок на границе

Медведев Иван Анатольевич

Керим знал об этом и сам, знал из прочитанных еще до армии книг о полярниках, видел снежные бури в кинокартинах, которые сам «крутил» в районном Доме культуры. Силу этих бурь он хорошо представлял потому, что у него на родине, в Южном Казахстане, иногда по неделям свистел свирепый ветер, как его здесь называют, «арыстанды карабас», который тоже всегда неожиданно вырывался из ущелий Каратау в степь, поднимая тучи песка, и нес этот песок и зной пустыни на хлопковые и рисовые поля, на сады и виноградники. Десятки легенд сложено про этот страшный ветер, который, по рассказам стариков, уносил в небо юрты, как клочки бараньей шерсти, губил скот и превращал цветущие долины в пустыни. О морских штормах

Керим много слышал и здесь, в части. Солдаты, служившие на севере не по первому году, говорили, что здесь всегда ветер. Иногда южный, теплый, всегда сухой, иногда морской — с севера; морской ветер зимой приносит с собой тепло, мокрый снег, дождь, а летом — зиму. Бывает, даже в августовские дни налетают снежные заряды — так поморы называют сильные порывы ветра со снегом. Заряды чем-то напоминают грозу средней полосы России, только вместо крупных дождевых капель — снег, такой же крупный. Заряды всегда налетают неожиданно.

Бутылов же, которому было тепло в кабине, выкуривая одну папиросу за другой и глядя через запыленное лобовое стекло на придорожные кусты, гнувшиеся от ветра, тоже думал о надвигающемся шторме. Он недоумевал, почему начальник политотдела послал кинопередвижку в тундру перед началом шторма. Первый год на севере, что ли? Ругал Бутылов и себя: сам напросился ехать на заставу с этой кинопередвижкой! И досадовал теперь, что не зашел в дежурку и не спросил о погоде. Его раздражало сейчас спокойствие Елагина, который, казалось, не замечал, что надвигается шторм, и ехал медленно.

Елагин действительно был спокоен и вел свой «ГАЗ» осторожно именно потому, что видел приближение шторма. Он знал, что если разразится метель, то придется пробиваться через снежные сугробы. Сейчас шофер берег машину, он внимательно следил за дорогой, то и дело переключая скорость, тормозил, прибавлял газу, но вместе с тем он чувствовал, что сержант раздражен, и поэтому решил успокоить его.

— Пробьемся. Скоро домик дорожного мастера, часок перекурим у него.

— Нечего там делать, поедем без остановки!

— А Керима отогреть? — удивленно спросил Елагин.

— Говорили ему: возьми полушубок. Новичков учить надо! — резко бросил сержант.

— Мораль, — усмехнулся Елагин. Он, бывалый солдат, тоже считал, что учить нужно, однако сейчас был не согласен с мнением сержанта. Догадывался он, что Бутылов не хочет останавливаться у дорожника не только из-за желания проучить молодого солдата, а, главное, из-за боязни потерять время.

Шторм и в самом деле пугал сержанта, и о Кериме он заговорил лишь для того, чтобы скрыть свою тревогу. Елагин же догадывался об этом, но высказать свою догадку сержанту не решался.

Машина взобралась на сопку. Перевалив через хребет, кинопередвижка мягко покатилась вниз. В то время, пока машина была на вершине, Бутылов увидел, что и справа, и впереди снежный заряд уже побелил тундру и ветер гнал косые полосы снега навстречу машине.

— Влипли, кажется.

На спуске дорога делала крутой поворот, поэтому Елагин особенно внимательно смотрел вперед, но и он успел заметить снежный заряд и тоже с беспокойством подумал о том, что сейчас закрутит; и все же тон, каким сержант произнес: «Влипли», не понравился шоферу.

— Ныть только не надо!

Остановив машину, Елагин спокойно вылез из кабины, чтобы закрыть радиатор.

С тем же спокойствием шофер вернулся и включил скорость. Машина рванулась и сразу же потонула в свистящей белой мгле. Мгновенно залепило ветровое стекло, как будто в него кто-то швырнул пригоршню снега. «Дворник» судорожно задвигался по стеклу, соскабливая снег.

— Ну, а теперь к дорожнику заедем?

Бутылов ничего не ответил.

Кинопередвижка спустилась с сопки, колеса сразу зарылись

в рыхлый сугроб, разрезая его, отбрасывая комья снега, ветер хватал эти комья и уносил их в белую даль. Машина медленно пробивала сугроб, а ветер сразу заметал колею, сугроб оставался таким же ровным и чистым. Казалось, что не машина, а серый, облепленный снегом короб, как сани, скользит по бугристой поверхности снежного заноса.

Но вот наконец машина вырвалась из снежного плена и снова начала взбираться на сопку. Рукавом бушлата Елагин вытер вспотевший лоб, поудобнее откинулся на спинку сиденья и облегченно вздохнул: «Еще три лощины, а там — дорожный мастер».

Так же трудно пробилась кинопередвижка еще через два распадка, только каждый раз у подножия сопок приходилось делать небольшие остановки, чтобы немного остудить мотор.

Вот уже последняя снежная преграда. Лощина была неширокой — всего двести метров, и прошло только несколько минут с того момента, как кинопередвижка взрыхлила радиатором край сугроба, но Бутылову, да и Елагину, казалось, что машина ползет по лощине добрых полчаса, а впереди все та же белая простынь, о которую бьются косые полосы крупного снега. Наконец показалась сопка. Сквозь заснеженное стекло и метель нельзя было определить расстояние до сопки: то будто бы она была совсем рядом, то вдруг уплывала куда-то вдаль. И хотя до сопки оставалось еще полсотни метров, Елагин был уверен, что теперь они пробьются. Он даже не думал об этом, мысленно он уже грелся у большой русской печки, подтрунивал над продрогшим Керимом, предсказывая ему, как он, белобородый старик, разморенный жарой, в тени карагача будет, попивая чай или кумыс, рассказывать внукам о северной метели.

Последние метры… Но эти последние метры машина не прошла, забуксовало левое колесо, попавшее в глубокую колею. Елагин не сразу понял, что случилась беда. Переключая скорости, шофер пытался стронуть машину, но это ему не удавалось.

— А ну, вылазь! Толкать надо! С Керимом вместе, — повернулся Елагин к Бутылову, который уткнулся носом в стекло дверцы, пытаясь разглядеть, что произошло. — Быстрей!

Сержант с трудом открыл дверцу, выпрыгнул и оказался по пояс в снегу. Сержант растерянно стал озираться вокруг: «Заметет! Замерзнем!» Бутылов рванулся к машине, уперся в ребра кузова: «Дава-а-й!» Ветер подхватил это отчаянное «дава-а-ай» и понес по лощине.

Выпрыгнул из машины и Керим. Торопливо заправив полы шинели за ремень, он плечом начал толкать борт машины, усиливая нажим, когда колеса начинали вращаться. Колеса мяли и швыряли снег, а сугроб вокруг машины становился все выше и выше.

Елагин выключил мотор и вылез из кабины. Заряд немного ослабел, впереди отчетливее стала видна сопка, по склону которой белой змеей мимо черных валунов уползала вверх дорога, та дорога, к которой они так упорно пробивались и возле которой, там, за перевалом, как считал Елагин, стоял дом дорожного мастера.

Ефрейтор ошибался: дорожник был дальше, не за этой, а за другой сопкой, и если бы кинопередвижка не застряла сейчас, то наверняка не смогла бы пробиться через следующую лощину, потому что та хотя и была не так уж широкой, но всегда шторм наметал в нее очень глубокие сугробы.

Ветер успокаивался, поредели косые полосы снега, и эти поредевшие полосы мелкой крупкой сыпали на кузов. Елагин был почти уверен, что сейчас заряд пройдет, поэтому решил достать лопату, которая была в кузове. Но не успел он еще дойти до дверки, как новый заряд налетел на машину. «Идиотство», — невольно вырвалось у Елагина. Он понял, что теперь не удастся откопать машину, что придется ждать, пока пройдет и этот заряд, а может, ему на смену придет другой, вот так же — сразу, может штормить сутки, вторые. — «Нужно слить воду».