Поединок на границе
Шрифт:
— Теперь и вовсе заживем, — говорил Кирпиченков. — Вот только легкой музыки будет маловато.
…В эту ночь Кирпиченков пошел на границу старшим наряда. Аничкин колебался: назначать или не назначать. И решил назначить: пусть почувствует ответственность.
Наряд возвращался на заставу, когда Кирпиченков увидел на берегу необычный след. Было похоже, будто по земле, припорошенной снегом, протащили человека. Вместе с напарником Кирпиченков склонился над следом. Доложить на заставу? Наверное, опять какой-нибудь завсегдатай прибрежного ресторана «перебрал» и, забыв,
Время шло, а Кирпиченков так и «не успел» принять решения. В темноте послышались шаги — это возвращались с фланга ефрейтор Пазыка и рядовой Трегубович.
Пазыка едва взглянул на след, как тут же помчался к розетке. Доложил на заставу и приказал начать поиск.
След привел пограничников в сосновую рощу. И здесь Кирпиченков раскрыл рот от изумления.
За кустом лежало какое-то чудовище: на голове — маска, на ногах — ласты. Рядом диковинный аппарат: бамбуковые палки, волейбольные камеры, маленькие весла. Что-то вроде водного велосипеда. Не, иначе, снова учебный нарушитель. Капитан — мастер на выдумки!
— Встать! — приказал Пазыка.
— Не могу, — глуховатым голосом ответило «чудовище». — Пока не сниму ласты — не могу.
Неизвестного обыскали. Оружия у него не оказалось.
— Вы напрасно принимаете меня за нарушителя, — снова заговорил неизвестный. — Я инженер-конструктор, испытываю плавательный аппарат. Вот мои документы.
Пазыка взял протянутую ему пачку документов. Паспорт. Военный билет. Диплом об окончании института. Членский билет общества ДОСААФ. Все документы безупречны.
Подоспела тревожная группа: капитан Аничкин, сержант Черный.
— Товарищ капитан, — взмолился инженер-конструктор, — ваши солдаты хотят меня задержать. Они, видимо, шутят. За что? Посмотрите мои документы.
— Задержанного — на заставу! — приказал сержанту Аничкин.
— Вы ответите, — начал угрожать неизвестный. — Вы не имеете права. Я честный гражданин…
«Честный гражданин», «инженер-конструктор» оказался матерым нарушителем границы…
Кирпиченков сник. Даже те, кто обычно слушал его, клеймили теперь Кирпиченкова за беспечность, благодушие, говорили, что у него нет чувства бдительности.
Аничкин понимал, что такая коллективная «баня» пойдет Кирпиченкову на пользу, смоет с него шелуху. Но понимал и другое: надо знать меру, вовремя остановиться, иначе совсем опустятся у парня руки и былая уверенность в свои силы может смениться апатией и безверием.
— Помните, я обещал вам, что скучать не придется? — спросил он как-то Кирпиченкова.
— Помню, товарищ капитан, — потупился тот.
— Значит, «вилла «Эдит»?..
— С детством покончено, — твердо сказал Кирпиченков, на лету подхватив мысль капитана. — Здесь пограничная застава. — И тихо добавил: — Настоящая…
— Да, Кирпиченков, — заключил Аничкин. — Граница везде граница. И слова «выше бдительность» — это, товарищ дорогой, не просто слова…
На Курской дуге Аничкин был
Курская дуга запомнилась на всю жизнь. Мины — тоже. И конечно же, человек не мина. Но порой бывает так, что подойти к нему нужно с не меньшей осторожностью. Иначе «взрыв» — и все усилия воспитателя летят в тартарары…
В подразделение связи, где служит сейчас капитан Аничкин, перевели с заставы «трудного» человека — рядового Балягина. Аничкин воспринял это без особого восторга: кому интересно получать такое «пополнение»? Но к встрече подготовился основательно.
Перво-наперво выяснил, есть ли в подразделении земляки Балягина. Оказалось, есть. Ефрейтор Анисимов, коммунист. На первую беседу пригласил обоих.
Балягин вошел, небрежно доложил, присел на краешек стула, словно подчеркивая, что долго выслушивать «мораль» у него нет особого желания. Мельком взглянул на грудь Анисимова: знак «Отличник Советской Армии», знак специалиста первого класса. И наверное, в карточке ни одного взыскания, хоть икону пиши.
Ну и пусть! А он, Балягин, каким был, таким и останется. И никому не удастся «лепить» из него что вздумается. Интересно, с чего начнет этот капитан? Сейчас будет долго и надоедливо перечислять его, Балягина, нарушения и доказывать, что это несовместимо, и так далее. Небось, все уже разузнал о его, Балягина, прошлых грехах.
— Между прочим, ваш земляк, горьковчанин, — Аничкин кивнул на Анисимова.
Балягин нахмурился. Еще раз скользнул взглядом по груди земляка. Ну и хитер капитан, специально привел этого Анисимова, мол, сравнивай, сопоставляй, кто он, а кто ты.
— Все, что было в прошлом, забудем, — сказал Аничкин.
— Посмотрим, — уклончиво сказал Балягин.
Аничкина взорвало, но он собрал всю волю, чтобы сдержаться. Терпение, бывший минер, терпение!
— Посмотрим, — в тон Балягину повторил Аничкин.
Таков был этот короткий разговор, разговор без угроз, без напоминаний о прошлом, без призывов стать на правильный путь.
— Крутой характер, самолюбивый, — сказал Аничкин Анисимову, когда Балягин вышел. — Надо помочь. Но без спешки, продуманно. И знаете что? Пойдем на известный риск — попробуем лечить смехом.
Через неделю Балягин вступил в пререкание со старшиной. Получил наряд вне очереди. В личное время, когда никого в помещении не было, притащил ведро с водой, тряпку. Закрыл дверь, чтобы не было «наблюдателей», и принялся мыть пол.
— Давай, давай, братишка, — просунулся в дверь балагур Блохин. — Надраивай, я люблю, когда чисто, уютно и мухи не кусают.
Балягин запустил в него мокрой тряпкой, но тот успел увернуться.
Ничто так не влияло на Балягина, как шутка, ирония, смех. Стараясь не подавать виду, что шутки сослуживцев бесят его, он мысленно давал слово вести себя так, чтобы выбить почву из-под ног остряков.