Поединок с абвером(Документальная повесть)

Ткаченко Андрей Анатольевич

— Я не знаю никакого Морского, — сердито и удивленно ответила Зина. «Провокация, хитрая провокация», — подумала она, и в сердце болью отозвалась тревога.

Хозяйка разговор не поддержала, завернула на деревянной кровати край одеяла.

— Ложитесь, поспите. Вам надо хотя бы немного отдохнуть.

Покоряясь спокойному, приятному голосу, Зина легла и укрылась теплым одеялом. Тело болело от недавних побоев, перед глазами стояли жуткие картины допросов. И вот, будто во сне, вместо камеры — светлая комната, вместо грязных нар — чистая постель. Что это означает?

Однако усталость взяла свое. Сон был тревожным. Снился бесконечно длинный коридор тюрьмы. Она бежала по нему, а за ней гулко стучали коваными сапогами охранники. «Морско-о-о-о-ой!» — орали они. И сразу же на этот крик сами собой открывались двери камер, и Зина видела окровавленных, измученных пытками узников…

Когда проснулась, в окнах синело.

— Вы спали целые сутки и стонали на весь дом, — сказала хозяйка. —

Поешьте кнедличков, и надо идти к пану Морскому, вас ждут…

Зина прислушалась: в соседней комнате двое мужчин разговаривали на словацком языке.

— Я не знаю никакого Морского, — снова решительно возразила разведчица.

— Может, вы не знаете и чернобородого пана офицера-гардиста, с которым танцевали в ресторане? — лукаво взглянула на нее хозяйка.

Зина задумалась: что, если это и правда свобода и она снова увидит того, кто ей так нужен, кто уже вошел в ее наполненную опасностью жизнь и мечты?! А если провокация? Они могли узнать о встрече с Григорьевым в ресторане…

— Надо идти. Как только стемнеет — двинетесь, — сказала хозяйка, и ласковая материнская улыбка засветилась на ее лице.

— Я никуда не пойду, — решительно ответила разведчица. — Если эти люди, — она указала на дверь, — на самом деле от офицера, с которым я танцевала, пусть в подтверждение этого принесут шарф, который был на нем тогда в ресторане.

Хозяйка вышла в соседнюю комнату, долго о чем-то говорила с мужчинами. Затем они встали и вышли. За ними мягко стукнула дверь.

Когда на третье утро Зина проснулась, первое, что она увидела, был шарф. Тот самый, который запомнился; огненно-красный, он будто горел на спинке ее кровати. А из комнаты долетали уже знакомые и на этот раз, как ей показалось, веселые голоса словаков…

Из Банска-Бистрицы разведчицу переправили в Зволен. Там ее встретил Григорьев. Обрадовался, но затем озабоченно спросил:

— Как же вы попали в тюрьму?

— За время работы в разведке я уже свыклась с мыслью, что, возможно, когда-нибудь попаду в руки фашистов. Но чтобы это произошло так глупо, не ожидала, — ответила Зина. — Началось с мелочи… В тот день я закончила переговоры с владельцем магазина одежды в Банска-Бистрице и вышла пообедать. Внезапно на улице меня остановил штурмбанфюрер СС. Спросил, куда я так спешу. Чтобы избежать лишних хлопот, я обошла его и двинулась дальше. Он, наверное, хотел меня остановить, схватил за руку так, что я выронила сумочку. Она упала на тротуар и раскрылась. Майор извинился, торопливо поднял ее и увидел там «браунинг» и много денег. Спросил, кто я такая и имею ли право пользования огнестрельным оружием. Мой ответ его не удовлетворил, он забрал пистолет и приказал идти с ним. Так я попала в полицию безопасности. Несколько часов меня допрашивал сам штурмбанфюрер. Вначале вел себя вежливо, обещал золотые горы, уговаривал рассказать о связях с местными подпольщиками, польскими и советскими партизанами. Из его вопросов я поняла, что им неизвестно, кто я на самом деле, а задержали меня за незаконное хранение оружия в военное время. У меня даже возникло предположение, что эсэсовец намеренно выбил у меня сумочку из рук, чтобы таким образом проверить, есть ли там оружие. На допросе я говорила о себе то, что подтверждали мои документы, и настаивала на их проверке в Кракове. Касаясь огнестрельного оружия, твердила, что носила его для самозащиты, на тот случай, если кто-либо захочет отнять у меня деньги, значительную сумму которых я вынуждена держать при себе на расходы, связанные с частыми поездками по торговым делам. Во время допросов я стремилась убедить штурмбанфюрера, что обвинять меня в каких-то связях с подпольем и партизанами нет оснований. Однако он не верил, твердил свое, становился все суровее, злился, размахивал кулаками, грозил расстрелом. От его вежливости в начале допроса не осталось и следа. Было около полуночи, когда штурмбанфюрер вызвал машину и сам отвез меня в тюрьму. Там он представился охране как штурмбанфюрер СС Вельгер из полиции безопасности и приказал: «Арестованную закрыть в одиночной камере. Зачислить ее за мной лично. Без моего разрешения к ней никого не пускать». Когда же меня забирал охранник, Вельгер сердито бросил: «Иди и в камере хорошо подумай, будешь говорить правду или и дальше станешь выдавать себя за невинную девочку. Но предупреждаю: завтра, хочешь или не хочешь, но заговоришь…» Эта угроза, по правде говоря, не придала мне храбрости. Впрочем, я стремилась держать себя в руках, помня наставления своих руководителей-чекистов: «Главное — не волноваться. На все обстоятельства, предвиденные и непредвиденные, реагировать спокойно, рассудительно, ибо только вдумчивый всесторонний анализ совершенного вчера позволяет уверенно и правильно действовать сегодня, предвидеть возможности завтрашнего дня, а спокойствие всегда обостряет разум, помогает логике мысли». В камере до мельчайших подробностей анализировала все обстоятельства, которые могли бы раскрыть меня как разведчицу. Проверяла свои действия, искала ошибки, но ничего на находила. Поэтому ждала, думала и готовила себя к допросу.

Зина на какое-то время умолкла и задумалась, потом тяжело вздохнула и продолжила:

— На следующий

вечер охранник ввел меня в кабинет следователя в одноэтажном домике, там же, на территории тюрьмы. «Это твой следователь, — показывая взглядом на одетого в строгий гражданский костюм мужчину, сидящего за столом, начал разговор Вельгер. — Предупреждаю: он умеет допрашивать даже лучше меня. Как это он делает, убедишься, если не захочешь назвать известных тебе подпольщиков и партизан». Следователь, не скрывая удовлетворения от такой оценки его способностей, самодовольно изгибал свою широкую спину и, как хищник, готовый броситься на беззащитную жертву, смотрел на меня неприятным острым взглядом, неторопливо постукивал пальцами по столу. Штурмбанфюрер предложил мне стул, сам стал недалеко от двери и, когда я села, приблизился ко мне и спросил: «Ты готова отвечать на вопросы? Думаю, сегодня ты будешь откровенна с нами и чистосердечно расскажешь о деятельности подпольщиков и партизан». — «Я уже говорила: никаких подпольщиков или партизан не знаю и никаких связей с ними не имела и не имею». — «И это все, что ты придумала, почти целые сутки просидев в камере?» — подступая ближе, воскликнул Вельгер. «Да. О том, что вас интересует, мне ничего не известно». Не успела я договорить последнее слово, как ощутила сильный удар в шею, потом второй. Третий пришелся по голове. Все передо мной закружилось, в глазах потемнело. Я упала со стула, хотела подняться, но меня бросили на пол. Штурмбанфюрер бил сапогами в живот, следователь — в спину. Я потеряла сознание. Пришла в себя от холодной воды — из ведра щедро плескали мне на голову. Я еле поднялась на ноги. В голове и животе нестерпимая боль, а в сердце росла тревога. Смерти я не боялась. Беспокоилась, что под пытками потеряю сознание и в таком состоянии могу сказать то, о чем говорить не имею права. Но это было только началом мук, которые мне пришлось перенести. Я прилагала все усилия, мобилизовала всю свою волю, чтобы выдержать, выжить, не пасть духом, не раскиснуть и ничем не выдать себя и своих соратников. Очевидно, помогали мои все еще крепкие нервы. А следователь на самом деле был изобретательным палачом. Особенно когда допрашивал в отсутствие Вельгера. Кроме зверского избиения кулаками и сапогами, он еще заставлял меня до обморока сидеть с закрытыми глазами, открытым ртом и разведенными руками на ножке опрокинутого стула или же часами ходить на корточках. Да, этот фашист умел издеваться над людьми, выворачивать им душу. Но и в камере, и на допросах, даже в самые трудные минуты, когда я думала, что уже наступает конец, я не забывала, кто я и зачем оказалась в этой стране…

После разговора с Зиной Григорьев предложил:

— Пока что будете жить нелегально у надежных людей. Отдохнете немного после фашистских пыток. Надо выждать какое-то время, пока обстоятельства, вызванные вашим арестом и выкупом из тюрьмы, не изменятся. Таково указание Центра. Со временем вы снова будете выполнять задания советской разведки в тылу гитлеровцев.

СВЕТЛОЕ УТРО

В Низких Татрах бушевала метель. Небольшое горное село Балаш казалось полностью засыпанным снегом. Еле заметная тропинка вела к прилепившемуся у высокой скалы на самой околице дому. Здесь еще ночью расположился штаб отряда особого назначения. Чтобы избежать преследования карателей, подразделения отряда были вынуждены оставить лесной лагерь.

Морской, уже успевший отогреться в теплой комнате, читал полученную только что радиограмму Центра. В ней предлагалось немедленно заняться венгерскими воинскими частями, расположенными в районе деятельности отряда, изучить отношение захваченных отрядом венгерских солдат к перемирию между Советским Союзом и Венгрией, подготовить и заслать своих людей в венгерские части, которые продолжают входить в состав гитлеровской армии, с целью подготовки к переходу на сторону Советской Армии. Проводить разведывательную и диверсионную работу против гитлеровцев. Добытые разведывательные данные военного характера докладывать без задержки.

— Григорий Николаевич, — обратился Морской к комиссару, — наверно, этим делом придется заняться тебе, ведь ты руководишь политической и разведывательной работой. Тебе, как говорится, и карты в руки. Подключи к этому опытных разведчиков — Светлова, Артынского, группы захвата Нинахова и Чекина…

Морозной ночью группа разведчиков, возглавляемая Владимиром Нинаховым, двинулась в район Банска-Бистрицы. В селе Сасовска-Долина от местных жителей разведчики узнали, что в нескольких километрах от Банска-Бистрицы, в Сасово, расквартирована венгерская воинская часть со штабом и транспортом…

Настало утро. Дальше продвигаться было невозможно. Нинахов приказал замаскироваться и ждать ночи. Когда короткий зимний день угас, в горах поднялась метель. Разведчики надели маскировочные халаты и двинулись дальше. Вскоре добрались до Сасово. Здесь к группе присоединился местный житель проводник-разведчик Эмиль Лихой, который хорошо знал все уголки села. Он обстоятельно рассказал о расположившемся гарнизоне венгров, который входил в состав 22-го полка 3-й пехотной дивизии.

— Попробуем пробраться к штабу, — предложил Нинахов. — Надо захватить одного-двух офицеров.