Поединок с самим собой

Раевский Борис Маркович

Юла вспыхнул.

— Мой отец погиб, — резко сказал он и воткнул гневный взгляд прямо в глаза тренера. — Погиб в сражении под Курском. Понятно?

Игнат Васильевич удивился этой внезапной резкости. Но спокойно кивнул:

— Понятно.

Они помолчали.

— Очень мне обидно расставаться с тобой, Юлий, — негромко сказал тренер. — Чего уж лукавить? Нравишься ты мне. Да и борец из тебя, чувствую, вышел бы неплохой. Но… — Он развел руками. — Сам понимаешь… Без согласия родителей… — Он снова

развел руками.

— Да, — сказал Юла. — Понимаю.

Тренер ушел в зал. А Юла постоял в коридоре, послушал, как разом дружно затопали ноги в зале — пробежка, тренер всегда начинал занятие с короткой пробежки, — и побрел в раздевалку.

Юла медленно снял трико, по привычке полез под душ, потом вдруг мелькнуло, что сегодня он не тренировался и нечего зря казенную воду тратить… Сердито выскочил из- под душа, закрутил кран, оделся.

«Вот и все… Вот так… И конец… — думал он, шагая домой. — Занимался, занимался и все зря…».

Глава X. КОГДА ВРЕМЕНИ — ВАГОН

рошло недели две.

Юла бродил сам не свой. Оказалось, без тренировок день сказочно велик. И пуст. Да, огромен и пуст.

Юла уж по-всякому загружал его, а день все равно был огромен, как космос, и пуст, тоже как космос.

Прочитал Юла подряд несколько книг, и вовсе не из Венькиного списка. Раз уж все пошло кувырком — можно и список порушить. Все это были фантастические повести. В классе мальчишки очень увлекались фантастикой. Но то ли слишком скверно было на душе у Юлы, то ли книги попались неудачные — прочел он их без интереса.

Побывал Юла и в кино. Четыре раза. Фильмы были вроде бы ничего, и пока Юла сидел в темном зале — все было неплохо. Но кончился фильм, Юла выходил вместе с потоком людей на улицу, и снова сразу же возвращались прежние тяжкие мысли.

Каждый вечер заводил Юла разговор с матерью. И все эти разговоры были почти одинаковыми.

Юла жалобно говорил:

— Мам! Ну, чего ты? Ну, пусти меня? Разреши?

— Нет, — спокойно отвечала мать.

Но выдержки у нее хватало ненадолго. Уже через минуту она кричала:

— Только через мой труп!

А еще через несколько минут начинала плакать. Вот это было самое страшное. Из-за этого Юла не мог ни разу толком побеседовать с ней. Едва у матери появлялись слезы, Юла чувствовал, как в голове у него что-то рвется, лопается, трещит.

Он хватал пальто и стремглав выскакивал из комнаты.

— Дмитрий Прокофьевич прав! — неслось ему вслед. — Ремнем тебя надо! Да, ремнем!

«Пусть только попробует! — в ярости думал Юла, размашисто шагая по улице. — Я ему продемонстрирую приемы самбо!».

Да, вся беда

была в этом Дмитрии Прокофьевиче. Ведь уже три года Юла занимался в спортшколе. Мать хоть и не в восторге была, но терпела. А тут вдруг — взорвалась. Почему? Конечно, этот «пьющий-непьющий» науськал.

Много раз тянуло Юлу посоветоваться обо всем с Григорием Денисовичем. Но всякий раз Юла решал: нет. Стыдно. Это вроде бы он будет жаловаться на мать? Нет. Хоть и неправа она, но все-таки мать… Родная мать. Жаловаться на нее? Рассказывать, какой скандал учинила она в школе? Позор!

Но посоветоваться с кем-то хотелось нестерпимо. И Юла заговорил о своем горе с Женей. Знал, что не одобряет она «все эти суплесы, нельсоны», но все же…

Юла начал разговор с опаской и заранее решил: «Если только Женя усмехнется, пошутит — сразу прекращу».

Но Женя слушала внимательно. И лицо ее в тусклом свете уличных фонарей было строгим и сосредоточенным. Видимо, понимала Женя, что для Юлы это беда. Настоящая беда.

Они медленно брели по аллее. Одинаково подстриженные деревья стояли молчаливые и строгие, как часовые. Хмурые, они словно прислушивались к беседе. Под ногами ребят тихо похрустывал гравий.

— Раньше я все печалился: не хватает времени, — сказал Юла. — Даже завидовал другим ребятам. А теперь вот времени вагон. Ну же! Радуйся! Так нет… — Он покачал головой.

— Да, — кивнула Женя. — Так устроен человек.

Они замолчали. Неторопливо шагали рядом по тихой вечерней улице.

— А ты попробуй, — сказала Женя. — Живи, как все. Уроки, книги, друзья…

— Пробовал, — махнул рукой Юла. — Но все равно: чего- то не хватает. Будто потерял что-то. Очень важное. Очень нужное…

— Может, привыкнешь? — осторожно предположила Женя.

— Нет, — твердо сказал Юла. — Я чувствую: хоть месяц пройдет, хоть три — все буду скучать по ковру. Нет, ты не смейся, — торопливо сказал он, хотя Женя вовсе не смеялась. — Ты не знаешь, что такое борьба. И как она тянет к себе…

Так, в бестолковых колебаниях, прошло еще несколько дней, и Юла не выдержал: все рассказал Григорию Денисовичу. Тот слушал молча, только скобка у него на щеке изредка вздрагивала.

— Прелестно, — хмуро сказал Григорий Денисович, когда Юла умолк.

Григорий Денисович встал и, не говоря ни слова, стал расхаживать по комнате. К окну — обратно к двери, к окну — к двери.

Юла тоже молчал.

— Ну, вот что, — сказал Григорий Денисович. — Мать дома?

Юла кивнул.

— Так. Ты шагай с Квантом гулять. А я пойду потолкую с ней.

Юла опять кивнул. Взял Кванта и ушел.

Он бродил с Квантом по улицам, а сам видел… Вот Григорий Денисович вошел к ним, вот поздоровался с матерью, заговорил… А мать — сразу в крик: