Поединок с самим собой
Шрифт:
— Ты помнишь? — всегда спрашивает мать.
Юла кивает. Но на самом деле ничего не помнит. Куда там! Маленький был.
А другой раз, мать рассказывает, купил ему отец мороженое! А Юлька-карапуз больше всего на свете любил мороженое. Пристал: еще! Ну, отец купил еще. А к вечеру у Юльки горло перехватило, температура — тридцать девять. Мечется, бредит. Всю ночь отец возле него сидел. Все казнил себя, как это он, обалдуй такой, малышу две порции мороженого.
— Помнишь? — спрашивает мать.
И опять кивает
А во сне зато видит Юла, как плывут они с отцом на лодке; отец точно такой, как на карточке возле зеркала. Бравый и щурится! Видно, солнце в глаза бьет.
Обидно Юле. Ничего не помнит он про отца. Ну, совсем ничего. Если б не карточка, вот эта, на стене, одна-единственная сохранившаяся, он бы и лица отцовского не знал…
И самое досадное, ведь не таким уж маленьким Юла тогда был. Пять лет ему стукнуло, когда ушел отец на войну. Больше и не видел Юлька отца…
Но ведь все же пять лет ему было… Мог бы и запомнить…
Венька говорит: это тоже из-за блокады, из-за голодухи. Она, мол, в памяти и не такие ямы пробивала.
И все-таки очень обидно. Каких-то дурацких медведей на плюшевом коврике помнит, а отца, родного отца — нет.
Глава III. «ПО СОСТОЯНИЮ ЗДОРОВЬЯ…»
Когда-то, давным-давно, здесь находился знаменитый Пажеский корпус. Лишь дети генералов и высших царских сановников учились в корпусе. Будущие блестящие пажи и камер-пажи царского двора.
Возле узорчатой чугунной ограды, отделяющей сад от улицы, суетилась целая толпа мамаш.
У ворот стоял часовой — низенький, но очень важный парнишка в мундире с красными погонами и брюках с красным кантом. К каждому мальчонке он обращался на «вы»:
— Вам куда? Ваша фамилия?
Пришедший обычно обалдевал, еще никогда в жизни его так не величали. Некоторые настолько терялись, даже начинали заикаться и на миг забывали собственную фамилию.
Потом часовой неторопливо смотрел в список, парнишку пропускал, а мамаше солидно и строго говорил:
— А вы, гражданка, можете быть свободны.
Однако мамаши не уходили. Они стояли у ограды и оживленно обсуждали будущую военную судьбу своих детей.
Юльку часовой тоже отыскал в списке и пропустил.
И вот Юла в саду. Он идет по асфальтированной дорожке. На ногах — Венькины ботинки. Они, правда, немного жмут, но не беда. Свои-то все еще в починке. Не пойдешь же в Суворовское в галошах, подвязанных веревочками?
По широким каменным ступеням Юла поднялся к огромной дубовой двери, такой тяжелой — Юла с трудом отворил ее. Очутился в вестибюле. Паркет был узорный и так блестел, —
Возле столика сидел суворовец, тоже в мундире с красными погонами и брюках с красным кантом.
— На медосмотр? Направо по коридору, — сказал он.
Юла повернул направо.
В большом зале вдоль стен были расставлены девять столиков. За каждым — врач. Мальчишки переходили от столика к столику. Все мальчишки были голые, и только в руках у каждого — медицинская карточка.
Юла тоже разделся, тоже получил медкарточку.
Ботинки он снял охотно. С облегчением пошевелил онемевшими пальцами.
Его осмотрел глазник.
Потом другой врач, с круглым металлическим зеркалом, укрепленным на лбу, вставил ему холодную никелированную трубочку-воронку в ухо и направил туда свет своего зеркальца.
Потом невропатолог постучал металлическим молоточком Юльке по колену и крест-накрест черкнул этим молоточком по его груди.
Все это совершалось быстро, и каждый врач, осмотрев Юльку, делал пометку в его медкарте.
Потом Юлька подошел к терапевту. Усатый старичок доктор спросил:
— Ну-с, как здоровье, молодой человек? Есть жалобы?
— Никак нет, — ответил Юлька.
И сам удивился: ответ прозвучал коротко, четко, по-военному. Будто он уже настоящий суворовец.
Усатый доктор приложил круглую металлическую коробочку к Юлькиной груди. От коробочки, как две змеи, извиваясь, тянулись резиновые шнуры и вползали прямо в уши доктору.
Доктор передвигал этот маленький массивный кругляш и слушал. Еще чуточку передвинет — еще послушает.
«Как он долго!» — подумал Юлька. Все врачи действовали быстро. Да и этот, усатый, других ребят осматривал без задержки. А Юльку он чего-то слушал, и слушал, и слушал…
Заставил его лечь на жесткую кушетку, обитую белой клеенкой, и опять слушал. Велел попрыгать на месте — и опять слушал.
«Чего это он?» — встревожился Юла.
— Да… — негромко сказал доктор.
Посмотрел в потолок, побарабанил пальцами по столу.
— Да…
И что-то быстро-быстро стал писать в Юлькиной медкарте.
Остальные врачи не задерживали Юльку. Через полчаса он, уже одетый, вышел в коридор.
«Домой?».
А если чуточку посмотреть училище?…
Юла медленно пошел по коридору. Оглянулся. Вокруг никого. Он быстро свернул влево. И еще раз влево. По какой-то лестничке спустился вниз. Приоткрыл дверь.
Странно. Какая-то мастерская. Слесарная, что ли? Тиски, много всяких инструментов, станки.
«А зачем это тут? В Суворовском? — подумал Юлька! — Тут ведь не на слесарей учат?».
Он еще прошел по коридору и осторожно приоткрыл другую дверь. Это была душевая. Много сверкающих белых кафельных кабинок.
Но тут из-за угла вышел какой-то суворовец. Юлька едва успел захлопнуть дверь.