Поединок с тенью

Уэстли Сара

Она рывком села в постели, вспомнив, что забыла помолиться. «Наверное, Господь наказывает меня за то, что я пренебрегаю молитвой». Дженевра соскользнула с кровати и, взяв горящую свечку, зажгла другую, которая уже стояла на алтаре в подсвечнике.

Над алтарем висело распятие. Пламя свечи отбрасывало причудливые тени на стену. Однако ниша, предназначенная для статуи святого, была пуста. «Мама приказана установить туда статую Пресвятой Девы. Интересно, куда она подевалась? Может, осталась в Блоксли? В следующий раз, когда я буду там, надо непременно разыскать ее».

Дженевра опустилась на колени и закрыла глаза. Чтение молитвы, ритмичное

перебирание четок успокоили ее расходившиеся нервы. Вернувшись в постель, она быстро заснула.

Проснувшись, Дженевра увидела, что Мег поднимает занавес полога. Полностью одетый Сен-Обэн сидел за маленьким столиком возле окна, выходящего на юг, и что-то писал. На жену он едва взглянул.

– Вы хорошо спали, моя госпожа?

– Благодарю вас, очень хорошо, милорд. А вы?

– Прилично. – Он немного помолчал, исправляя что-то в своем письме. – Предлагаю вместе исследовать замок, как только вы оденетесь. Или вы неважно себя чувствуете?

– Нет, милорд. Меня ничего не беспокоит, за исключением одного.

Он кивком ответил на ее грустное признание.

– Вижу, Мег принесла вам хлеб и эль. Я уже позавтракал тем же самым. А пока вы одеваетесь, я покончу с письмами.

Роберт вновь обратился к письмам, хотя ему почти не удавалось сосредоточиться. Дженевра умылась и оделась за ширмой. Роберт старался не прислушиваться к шорохам – за все время путешествия он держался от жены на расстоянии, не давая воли своей страсти. Однако загнанная в подполье страсть делала его слишком раздражительным. И вот прошлым вечером, когда он надеялся после столь долгого воздержания возлечь наконец на супружеское ложе, вышло, что супруга недоступна.

Роберту удалось никоим образом не выказать свое недовольство, хотя на какой-то мучительный миг его разочарование перешло в злость и подозрение. «Может, она воспользовалась этой женской отговоркой, чтобы отвергнуть меня?» Однако сомнение длилось недолго. Дженевра была так смущена и выглядела такой расстроенной, что он предпочел поверить жене. Злости на нее больше не было – осталась, скорее, злость на судьбу, изобретающую все новые препоны.

Барону пришлось провести ночь на жесткой кушетке в гардеробной и без женщины. Он уже намеревался послать за любой бабой, согласной согреть ему постель, но вовремя вспомнил про данные обеты. «Я поклялся перед Богом хранить себя только для жены, до конца дней своих. Многие мужчины легко нарушают клятвы. Но я не из таких».

Роберт оторвался от своих писем.

– Миледи, – начал он, – можно узнать у вас, когда вы оправитесь от ваших женских недомоганий?

– Не сегодня и не завтра, милорд, – вспыхнув, извиняющимся тоном произнесла Дженевра. – Но к следующей ночи все будет в порядке. – Она некоторое время помолчала, дрожащими пальцами нервозно разламывая хлеб, пока Роберт переваривал эту неприятную для него новость. Потом, едва дыша, Дженевра шутливо заговорила: – Но я вовсе не собиралась выгонять вас из своей постели, мне даже думать неприятно, что вы спите в гардеробной.

Перспектива очутиться в одной постели с Дженеврой и не притрагиваться к ней показалась ему слишком мучительной. Собравшись с духом, Сен-Обэн заговорил резче, чем намеревался:

– Кушетка в гардеробной – роскошное ложе по сравнению с тем, на чем мне приходилось спать во время кампаний. Я подожду, пока вы поправитесь, и только потом побеспокою вас, – ответил он.

– Очень хорошо, – покорилась Дженевра, однако в голосе ее звучала обида.

Дженевра

была не только обижена, но и разочарована. Однако она преисполнилась решимости завоевать его любовь, потому не стала дуться. Покончив с едой, она с ясной улыбкой на устах повернулась к супругу:

– Если вы закончили, милорд, то я готова сопровождать вас в прогулке по замку.

Роберт поспешно опустил глаза.

– Мне осталось написать несколько строчек. Я сообщаю матери о нашей свадьбе. Надо отправить письмо сегодня же утром. Я вас не задержу.

Ровные строки разлетались по странице. Но, он каждую минуту останавливался и вертел в пальцах гусиное перо, подбирая слова или фразу. Дженевра исподтишка подсматривала за ним, будучи не в силах оторвать от него взгляд.

В это утро Сен-Обэн оделся не как воин, а как лорд – в длинный, подбитый мехом камзол темно-голубого цвета, который касался пола возле табурета, на котором он сидел. На голове у него была небольшая шляпа с загнутыми полями того же цвета, однако золотистые пряди его волос не полностью прятались под шляпой. У Дженевры перехватывало дыхание.

Она тоже решила принарядиться и облачилась в костюм, в котором уже красовалась на рыцарском турнире. Подбитая мехом накидка вполне подходила для прогулки в прохладную пору.

Мег заплела ей косы и уложила их кольцами вокруг ушей, а потом надела на нее новый убор, сотканный из золотистых нитей, сиявших на солнце. Нити эти отражались в ее каштановых волосах. «Я становлюсь, – криво усмехнувшись, призналась себе Дженевра, – грешной и тщеславной».

Она выглянула в окно, из которого открывался вид на океан, и ее зеленые с серыми крапинками глаза засверкали. На некоторых волнах белели барашки, другие же просто ослепляли ее игрой солнечного света. Невидимые волны разбивались о подножия прибрежных скал и рокотали вдалеке. Все это ворошило в Дженевре старые детские впечатления. Ей вспомнилось, как она стояла на берегу обрыва, глядя на кипящую, пенящуюся воду, а мать крепко держала ее за руку. «Теперь мамы нет, – печально подумала она, – и некому оберегать меня».

Весь этот дом, казалось, населяли воспоминания о матери. Кровать, гобелены и покрывала, красивые резные табуреты и шторы, висевшие по обе стороны окон, – их мать вышивала собственными руками, – все это пробуждало в Дженевре тоску и чувство отчаянной, безвозвратной потери. Глаза ее заблестели от слез. «Моя жизнь могла быть совершенно иной, если бы мама была жива».

Она решительно отвернулась от окна. «Что толку скорбеть о том, что могло быть, когда сейчас передо мною открывается новая жизнь? Однако вреда не будет, если я поищу некоторые мелочи, которые мама всегда оставляла здесь. Может, и фигурка Пресвятой Девы найдется. Надо порасспросить об этом Мартина».

Дженевра села на табурет и стала смотреть, как Сен-Обэн, закончив писать, посыпал чернила песком, сложил пергамент и вдавил в податливый воск печать своего перстня – он носил его на одном из сильных, жилистых пальцев. «Пальцев, которые столь восхитительно исследовали мое тело…» При воспоминании об этом пульс Дженевры участился, она вспыхнула и отвела взгляд в сторону. Роберт тем временем писал адрес на внешней стороне сложенного пергамента.

Сен-Обэн встал, помахал письмом, чтобы чернила просохли, и громко позвал Алана, который поспешил на зов хозяина. Роберт вручил ему письмо, чтобы тот распорядился о его отправке. Гонцу приказано было скакать в Тиркалл и привезти назад ответ матери Сен-Обэна.