Поединок с тенью

Уэстли Сара

Роберт подошел к ней, схватил ее за плечи и крепко сжал.

– Ты должна, моя дорогая, ради Уилла и меня. – Он поколебался немного. – Если твое угнетенное состояние вызвано моими сомнениями в твоей верности, то могу лишь сказать, что я не хотел причинить тебе боль.

– Твое недоверие очень огорчает меня, Роберт, хотя истоки его ясны. – На миг хорошее настроение вернулось к ней, и она горячо заговорила: – Я невинна, и конечно, мне грустно оттого, что ты все еще подозреваешь меня в измене.

– Я знаю это, Дженевра, и обещаю обуздать свою

подозрительность. А ты постарайся одолеть свою тоску.

Дженевра сидела на табурете, но тут она поднялась и повернулась к нему. По щекам ее струились слезы.

– О, Роберт! – пробормотала она и обвила его руками.

И он обнял ее и напрягся.

– Дженевра… – прошептал он.

Она почувствовала внезапный прилив желания, захвативший его, и в первый раз после рождения Уилла в ней встрепенулось ответное чувство.

Зазвонил колокол, сзывавший всех на ужин.

Роберт глубоко вздохнул.

– Нам надо спуститься вниз, – объявил он, отпуская ее.

Дженевра отодвинулась от него, взяла платок и, осушив слезы, подумала: «Если бы мы еще несколько мгновений побыли наедине, то плотина моих чувств прорвалась бы. А так лишь тонкая струйка вырвалась наружу. Но в плотине появились первые трещины».

В ту ночь, когда Роберт приблизился к ней, Дженевра смогла ответить ему чуть ли не с прежним пылом. Однако преграда между ними все же сохранялась. И, казалось, сломать ее невозможно.

Через два дня, повинуясь отчаянию, Дженевра по тропинке спустилась к краю утеса. Она любила смотреть, как пенилась внизу морская вода, яростный шум моря почему-то успокаивал ее. На этот раз она была одна, только с Уимси, которая стала ее тенью. Камеристок Дженевра распустила по домам, а от услуг пажей отказалась.

Собирались тучи, и в любой момент мог начаться дождь, поэтому никто не стал навязываться ей в попутчики, чему она была очень рада.

«Мне надо побыть одной… – твердила она себе, – одной, чтобы увидеть Господа на небесах. Даже если он выкажет свой гнев, направив на землю гром небесный, вспышки молний, которые напомнят об адском огне, и прольет на землю дождь, который измочит меня насквозь». Уимси скулила и ежилась под ненадежным навесом, образованным скалой.

Очевидно, Господь решил, что простого дождя для исцеления меланхолии маловато, и сверху посыпались громадные градины, они отскакивали от Дженевры и устилали землю вокруг маленькими ледяными шариками. Порывы ветра швыряли перед ее глазами градины, не давая ничего увидеть впереди.

Разыгравшаяся дикая буря, как ни странно, и вправду оказалась целительной, она принесла с собой умиротворение. Дженеврой овладело приподнятое настроение. Она громко рассмеялась и наклонилась, чтобы лучше рассмотреть, как вскипает подстегиваемая бурей пена внизу, как она крутится и ударяется о морской берег.

Внезапно внимание Дженевры привлек тревожный протяжный крик. Она отошла от края утеса.

И огляделась по сторонам. К ней кто-то мчался.

Роберт! Давний сон оказался вещим. «Вот я стою тут,

в тени, на краю утеса. А позади меня Золотой Орел». Однако наяву Золотой Орел явился ей не в блеске сияющего шлема, а в повседневной одежде – подбитом ватой камзоле, лосинах и башмаках, в военной шапке на голове. Зато он не отворачивался, а мчался к ней во всю прыть, продолжая кричать.

Дженевра ждала.

Роберт остановился ярдах в трех от нее, словно боясь подойти поближе, и просительно раскрыл свои объятия.

– Дженевра, – умолял он, – не делай этого!

– Чего не делать? – спросила Дженевра не без любопытства.

– Не прыгай с утеса! Дженевра, жена моя, ты не должна убивать себя! Любимая, ты нужна мне и Уиллу!

Его слова и перепуганный вид мигом разрушили преграду. Но на сей раз Дженевра не стала плакать. Град еще падал, с силой колотя их, но ни он, ни она не замечали этого. Дженевра улыбнулась – радостной улыбкой, которой не озарялось ее лицо пять долгих месяцев.

– Я и не собиралась прыгать, Роберт. Я просила Господа исцелить меня. И он ответил на мои молитвы! О, Роберт!

Она бросилась прямо в его распростертые объятия.

И тогда пришли слезы, исцеляющие слезы, от которых камзол Роберта намок больше, чем от града, который уже начинал стихать.

– Любимая, – снова сказал он, прижавшись щекой к платку Дженевры. – Слава Богу! А я подумал, что толкнул тебя на тяжкий грех самоубийства.

– Нет, Роберт. Просто буря всегда успокаивает меня. Мне нравится наблюдать за морем, когда оно разбивается о скалы. Я была в отчаянии, но умереть не хотела. Я слишком люблю Уилла, покинуть его не в моих силах.

Она не стала говорить о своей любви к мужу, чтобы не раздражать его.

– Слава Богу! – повторил Роберт. – Но ты промокла насквозь. Пойдем!

Он не стал больше ждать – поднял ее на руки и пошел к замку, а вслед за ним понуро поплелась дрожащая Уимси. Это был долгий путь, и Дженевра боялась показаться Роберту слишком тяжелой. Однако он ни разу не оступился.

Она обняла одной рукой его за шею, а другую прижала к груди. Сердце у него билось ровно, уверенно. Он легко проследовал через внезапно умолкший большой зал, направляясь в их спальню.

Когда они вошли, Сигрид повернула юное личико к двери и от изумления широко раскрыла глаза. И, отложив шитье, тут же вскочила на ноги.

– Миледи! Вы вымокли. Позвольте мне…

– Можешь оставить нас, – бросил ей Роберт. – Уведи с собой собаку и оботри ее досуха.

Сигрид с поклоном удалилась, подталкивая вперед упиравшуюся Уимси.

Дженевра размышляла, какую сказку ей придумать для большого зала, пока Роберт укладывал ее на кровать и снимал с нее мокрую одежду.

Порывистая лихорадочная страсть вдруг овладела ими. Дженевра не сопротивлялась, напротив, она помогала Роберту снимать одежду с нее, а потом с него – неловкими пальцами путаясь в застежках на камзоле, она чуть не порвала его. Через мгновение они, уже обнаженные, лежали в кровати.