Поединок страстей

Тиммон Джулия

– Тебе, – с напускной небрежностью произносит Джошуа. – Это для пущей убедительности и чтобы больше позлить этого твоего…

– Гарольда, – машинально подсказываю я, любуясь букетом и как дурочка улыбаясь во весь рот. – Что это за цветы?

– Гардении, – тем же тоном отвечает Джошуа. – Тебе идут. Желтый подходит рыжим волосам, а белый – юбке. – Многозначительно на меня смотрит и прибавляет: – В белых юбках ты смотришься бесподобно. И в черных… – Спотыкается, не находя нужного слова.

– Топах.

– Да, топах.

Мне совершенно неуместно вспоминается, в каком пылу я

прижималась к его груди, когда мы целовались на берегу моря, и насколько тот мой топ мешал мне, пока я не развязала ленту. Чувствую, что вновь нахлынувшая волна возбуждения предательски отражается в глазах, и опускаю их. Получается, он правда помнит…

Чтобы переключить на что-нибудь внимание и не выглядеть настолько нелепо, нежно провожу пальцем по белым прохладным лепесткам и произношу беззаботно:

– Приятно получать цветы. Даже так – для пущей убедительности. Может, это и глупо.

– Глупо? – не понимает Джошуа.

Подходит официант, и мы делаем заказ. Я выбираю первый попавшийся салат, прошу что-нибудь рыбное и бокал белого сухого вина.

– Гарольд принципиально не балует меня цветами, – поясняю я, когда официант удаляется. – По его мнению, все эти букеты сплошная ложь, всего лишь средство умасливать. А он человек честный. То есть…

Джошуа усмехается.

– Да уж!

– Не язви! – восклицаю я. – Он в самом деле честный, если не считать этой истории…

– Занятные рассуждения. Если смотреть на жизнь твоими глазами, будет казаться, что все кругом сплошь идеальные. Этот вполне порядочный, если не принимать во внимание то, что он приворовывает на работе, не навещает больную мать и поколачивает жену; тот – такой же, если не придавать значения его склонности скандалить и буянить, когда выпьет, а выпивает он нередко…

– Не преувеличивай, – говорю я, хоть в голову и прокрадывается мысль: а не обманывалась ли я в Гарольде? Не идеализировала ли его? Спешу прогнать ее. Говорю себе: все совершают ошибки, даже самые достойные. – Теории Гарольда насчет цветов не лишены смысла. И потом он не совсем против них, считает, что можно подарить женщине один-единственный букет в самом начале отношений. Чтобы помнила всю жизнь.

Джошуа снова ухмыляется.

– Может, он просто скряга? Жалеет денег, потому и навыдумывал разных теорий?

Впервые в жизни задумываюсь о том, что Гарольд и правда немного прижимистый. Раньше я называла это иначе… С другой стороны, может, именно раньше я и была права, а теперь лишь пребываю в слишком взбудораженном состоянии и не могу рассуждать здраво.

Приносят вино, и я делаю первый большой глоток.

– Никакой он не скряга. Всего лишь благоразумный человек, который печется о будущем.

Джошуа с преувеличенным пониманием кивает.

– Ах вот как это называется? Что ж, не буду спорить. – Смотрит на часы. – Говоришь, твой благоразумный нарисуется в восемь?

– Если ничего не изменилось, да, – отвечаю я, пытаясь представить себе минуту, когда мы с Гарольдом увидим друг друга в этом зале, и ежась.

– Уже без пяти, – говорит Джошуа. – Как нам с тобой себя вести? По определенному сценарию?

Пожимаю плечами. Вообще-то я не задумывалась, надо ли разыгрывать спектакль

и какой. Была слишком занята подготовкой к ужину. До меня только теперь доходит, что я подыскивала одежду и наносила на лицо макияж, подсознательно мечтая понравиться Джошуа и совсем не заботясь о вкусе и предпочтениях Гарольда. Смешно.

– По-твоему, надо вести себя как-то по-особому? – не вполне уверенным тоном спрашиваю я.

Джошуа складывает на столе руки и чуть наклоняется вперед.

– По-моему, надо спокойно общаться. Естественность и непринужденность уместнее и достойнее всего прочего при любых обстоятельствах.

Он очень убедительно об этом говорит, и мне кажется, что держаться непринужденно у меня получится с легкостью и что на самом деле это самый верный путь. С готовностью киваю.

– Да, правильно.

Джошуа смотрит куда-то в сторону входа и прижимает руку к губам, явно сдерживая смех.

– Вот эта красотка определенно запомнит букет на всю жизнь. Если их будет не слишком много.

Осторожно поворачиваю голову, и мне в глаза бросается кричащее фиолетово-оранжевое пятно. Сами по себе цветы весьма необычные – с крупными головками, насыщенных цветов, но на фоне желтой бумаги и в таком количестве смотрятся безвкусно и дешево, куда проигрышнее моих милых гардений, хоть тот, кто купил этот букетище, наверняка выложил за него круглую сумму и определенно желал произвести впечатление. Поднимаю глаза и – о боже! – вижу сияющее довольно броско накрашенное лицо счастливой обладательницы аляповатого сокровища. Это она, та самая блондинка!

Вышагивает с победным видом и, такое впечатление, находит себя неотразимой. Хороша ли она собой? По-настоящему мне ее не оценить. В моей душе вздымается волна протеста, беспомощности и ужаса, и стать бесстрастной, хоть на несколько мгновений, у меня не получится, как бы я ни старалась. Вижу лишь торжество в ее улыбке и во взгляде, яркий макияж и серебристое платье, обтягивающее худые вихляющие бедра. Почему она ими так гордится? – стучит где-то в затылке вопрос. Лучше бы прятала…

На мужчину, что идет с ней рядом, взглядываю нехотя и мельком. Гарольд. Конечно, это мой Гарольд! Единственный на свете мужчина, которому я поклялась во всем, в чем только может клясться влюбленная женщина. Чувствую головокружение, медленно отворачиваюсь, хватаю бокал и делаю несколько жадных глотков.

Джошуа глубоко вздыхает и осторожно, явно щадя меня, бормочет:

– Ну и ну. Значит, вот он какой, твой Гарольд.

Отмечаю, хоть в голове и клубится туман, что в его голосе нет былой иронии и что Гарольда он называет по имени, не драгоценным и не обожаемым. Душа наполняется благодарностью: как хорошо, что я не одна!

Было бы неплохо сходить в туалет – смочить холодной водой виски и запястья и немного прийти в себя. Но, если я встану, Гарольд быстрее меня заметит, а я не хочу показываться ему в таком виде – растерянной и жалкой, такой, какую в самый раз бросить ради другой. Смелой, уверенной, заметной. Надо успокоиться, немного оправиться от потрясения. Не думала, что оно будет настолько сильным, ведь я знала, на что иду. Впрочем, одно дело просто знать, но совсем другое – видеть.