Поединок. Выпуск 8
Шрифт:
— Под трибунал! — кричал Иншаков своим тонким голосом, способным пробуравить даже такую толщу, как рев огня. — Растяпы, а не бойцы революции!
— Кто растяпы? — грозно спрашивал комэск Сякин — это он был в белой кубанке. — Революционные бойцы, павшие при исполнении обязанностей? Это они растяпы?
Клешков отступил от них и осмотрелся. Три огромных деревянных склада были в сплошном огне, хрипели и вздымались обугленные стропила.
Подлетел шарабан, и с него соскочил приземистый широкоплечий человек в нахлобученной на лобастую голову кепке. Он быстро
Клешков увидел Бубнича и побежал было к нему, но тот уже шел в его сторону, и Клешков остановился, ожидая приказаний.
Бубнич подошел и осадил коня Сякина, грудью толкавшего лошадь начальника Иншакова.
— Кто виноват — выяснит трибунал, — сказал он резко. — Сякин, быстро всех своих за водой! Пусть несут ее кто в чем может. Надо поставить конных цепью от реки.
Сякин немедленно умчался.
— Иншаков, — приказывал Бубнич, — оцепи пожар! Не подпускай посторонних!
Кто-то подошел и встал рядом с Клешковым. Он оглянулся. Приземистый широкоплечий человек. По лицу бегают огненные блики, кепка надвинута на самые брови. «Степан», — узнал Клешков.
— Сань, — сказал вполголоса, почти в самое ухо Клешкову приезжий, ты иди-ка стань на охрану. Там за складами один лабаз не подожжен. Если увидишь меня, не удивляйся. Что скажу — сделаешь, понял?
— Есть, — кивнул Клешков. Он пробежал мимо крайнего горящего склада, увидел, как кричит на кого-то Гуляев (хотел окликнуть его, но до того ли было), выскочил за ограду и тут увидел спешенных сякинских кавалеристов, державших коней за повод, и перед ними — темные тела на земле. Конники разом обнажили головы.
«Со своими прощаются», — понял Клешков. Склад охраняли сякинские ребята. «Видно, перебили их», — думал он, подходя к стоящему отдельно лабазу. Вокруг лежали тлевшие головешки. На двери был сбит замок. Он откинул засов, открыл дверь. Внутри — хоть шаром покати.
По жестам метавшегося в свете пламени Бубнича было видно, как он объединяет людей на борьбу за лабазы. Склады он, видно, считал потерянными.
«Чего я тут торчу! — с унылой злобой подумал Клешков. — Ну и выбрал мне Степан местечко».
Между тем у лабаза начинала собираться толпа. Он подошел, увидел повернутые в его сторону недобрые лица, приказал:
— А ну, двадцать шагов назад! — И, когда толпа зароптала, вынул наган: — Ат-ставить разговорчики!
Он шел на толпу, и она отступила. Подскакал Иншаков:
— Ты охрана, Клешков?
— Я, товарищ начальник.
— Не подпускать никого без приказу!
— Есть!
— Гляди, если что будет! Единственное, что не сгорело, стерегешь!
Клешков хотел было сообщить грозному своему начальнику, что тут потому и не сгорело, что нечему было гореть, но Иншаков уже несся к складам.
Среди толпящихся перед складом людей он вдруг увидел приземистую знакомую фигуру в картузе, которая мелькала
— Саня, — приказал тот, — я сейчас этот лабаз поджигаю. Он пустой, хлеба там нет. Но об этом никто не знает. Твое дело ждать, что из этого выйдет, и не рыпаться. Главное, что бы ни было, молчи.
А между тем люди одолевали огонь. В движениях тех, кто тушил, уже чувствовался единый ритм. Ведра точно переходили из рук в руки и выплескивались на крышу, из рукавов хлестали струи, смельчаки с крюками уже сновали по стропилам, спасая крышу, раскидывая в сторону горящие обломки.
Толпа перед Клешковым вдруг снова загомонила.
— Комиссары, — гудел огромный бородач, известный в городе дьякон Дормидонт, — они доведут! Один амбаришко с хлебушком приберегли — и тот загорелся.
Клешков оглянулся. Лабаз, порученный его наблюдению, пылал. И тут же перед Клешковым заплясал конь Иншакова.
— Прошляпил, раззява? — Иншаков замахнулся плетью, Клешков отскочил. — Под трибунал! — кричал, наезжая на него конем, Иншаков. — Под трибунал у меня пойдешь за это! Не укараулил!
Гуляев высунулся из окна. Не веря своим глазам, смотрел он вниз, во двор: по направлению к амбарам, где держали арестованных, брел обритый наголо человек в косоворотке, в распояску, страшно похожий на Клешкова. За ним, старательно вынося штык, вышагивал парнишка-конвоир.
— Саня! — крикнул Гуляев, все еще не веря.
Спина узника дрогнула, он на ходу оглянулся, в мальчишеском, таком знакомом лице была усталость, он махнул Гуляеву рукой и побрел дальше.
«Клешкова? За что?» Первой мыслью было — выручать. Надо бежать к Иншакову, к Бубничу...
Скрипнула дверь. Гуляев обернулся. Вошел Иншаков.
— Товарищ начальник, — шагнул к нему Гуляев, — я сейчас...
Иншаков запыхтел. Обычно одутловатое лицо его теперь было худым и старым, под глазами — трещинки морщинок, даже короткий задорный нос не веселил.
— Вот что, Гуляй, — сказал он после недолгого молчания. — Как там у тебя это дело с ограблением кооперации?
— Пока ничего конкретного.
— Бросай. Не до нее нам. Берись за склады. Там, правда, Бубнич сидит, но он просит прибавить от милиции кого-нито.
— А с кооперацией?
— Отложим. Тут понимаешь какое дело, вдарили нас в самый поддых. Ловко работают, гадовье. Склады-то полуэктовские — последнее наше добро.
— Товарищ начальник, — сказал Гуляев, — я займусь полуэктовскими лабазами, только можно было ведь туда Клешкова бросить! А я бы тогда кооперацию довел до конца.