Поединок. Выпуск 8
Шрифт:
— Семен, — сказал Гвоздь, отводя глаза. Русые волосы его взлохматились и потемнели за время пребывания в холодной.
— Фамилия?
— Да кликай Гвоздь. Мене все так кличут.
— Мне плевать, как тебя кличут. Я спрашиваю фамилию.
Гвоздь передернул плечами, словно ему было холодно:
— Воронов, я и забыл, когда меня так звали.
— Говорить будешь?
— А чего говорить? — тянул время Гвоздь.
— Последний раз спрашиваю: будешь говорить?
—
— Охрана! — крикнул Гуляев.
Вошел молодой милиционер.
— Товарищ боец! — сказал он строго.
— Слушаю, товарищ следователь!
— Взять арестованного и сдать в трибунал.
— Есть, — конвоир выставил перед собой штык, шагнул вперед.
Гвоздь вскочил.
— Ладно, — сказал он, поворачиваясь к Гуляеву, — все расскажу... Только выгони этого...
— Товарищ боец, благодарю за службу, — сказал Гуляев. — Покиньте на время это помещение.
Конвоир четко откозырял и вышел.
— Где припрятали товар? — спросил Гуляев.
— Да мы, почитай, его и не вывозили, — сказал Гвоздь, — мы его только что перенесли — и всего делов.
— Куда перенесли?
— А через улицу. Там напротив лавка была при старом режиме. Она теперича закрытая. У Фитиля... — Гвоздь замолк и снова передернул лопатками, — у его ключ был, мы за полчаса весь товар и перенесли. Все там и оставили. А на другой день добыли тачки...
— У кого?
— Фитиль все... Ни я, ни Венька — мы не касались. Привез три тачки. Мы и перевезли все к Нюрке... Народ-то этими тачками завсегда пользуется.
— Хлебные склады вы подожгли?
— А на кой нам надо было их жечь? Тот склад кооператорский мы ведь почему взяли? Там всё вещички были, которые сбыть легко. Мануфактура, сахар. А хлеб продавать — враз заметут и к стенке! Какая ж нам выгода поджигать?
— Где сейчас Фитиль?
— Того не знаю, — Гвоздь отвел глаза. — Он мне не докладывался.
— Где вы чаще всего прятали награбленное?
— У Гонтаря в саду. Там у его шалаш, так мы там...
— С кем был связан Фитиль, кто к нему приходил?
— Не знаю. К нам никто не ходил. Он сам куда-то исчезал, чуть не раза три на дню. У нас никого не бывало.
— Проверим, — сказал Гуляев. — Если соврал — не помилуем.
— Чего пугаешь? — обозлился Гвоздь. — Мне, как ни верти, конец. Либо вы шлепнете, либо — Фитиль найдет, скажет: скурвился — подыхай.
— Фитилю до тебя не добраться. Руки у него коротки, — сказал Гуляев.
— Не-ет, у Фитиля руки длинные, — пробормотал Гвоздь.
Едва его увели, Гуляев кинулся к Бубничу.
— Товарищ уполномоченный, — с места в карьер начал Гуляев, — может, вы дадите кого-нибудь в помощь? Мне надо немедленно допросить
Бубнич слушал, но слова словно отскакивали от его бронзового широкоскулого лица.
— Вот что, товарищ, — сказал он, — ты разве сам не видишь, какое положение? Надо все успеть и все — самому.
Гуляев кинулся в свою комнату, на ходу приказав привести к нему Власенко.
Он сидел и записывал суть показаний Гвоздя, когда ее ввели. Она стояла в потрепанной юбке с грязным подолом, в жакете с продранными локтями, упавший на плечи платок обнажил черные свалявшиеся волосы. Красивое белое лицо с очень ярким ртом хранило выражение какой-то отрешенной одичалости.
— Садитесь, — сказал ей Гуляев, кивнув на стул.
Она отвернулась от него, стала смотреть в окно.
— Слышите, что говорю! — поднял он голос. — Подойдите к столу и сядьте!
Как во сне, не отрывая глаз от окна, где билась и шуршала тополиная листва, она сделала два шага и села.
— У меня к вам несколько вопросов. Если вы ответите на все вопросы, мы вас выпустим.
Она словно бы и не слышала этого.
Гуляев разглядывал фотокарточку, взятую в доме Нюрки. Из желтоватой рамки с вензелями, выведенными золотыми буквами, смотрело молодое, хищное, зло улыбающееся лицо. Откуда-то он знал этого человека, где-то видел совсем недавно, но вспомнить — хоть убей! — не мог.
— Фитиль? — спросил он, подвинув фотографию Нюрке.
Она взглянула, потом взяла фотографию в руки и засмотрелась на нее. На усталом лице вдруг проступило выражение такой страстной нежности, что на секунду Гуляеву стало неловко.
— Это Фитиль? — повторил он вопрос.
Она отложила карточку, взглянула на него и кивнула.
— Как зовут Фитиля?
Она посмотрела на него диким, затравленным взглядом.
— Будете отвечать?
Она опустила глаза и молчала.
— Нюра, — сказал он, вставая, — если вы не будете отвечать, нам придется вас задержать.
Она вскинула голову:
— Гад!
Гуляев почувствовал, как тонкий холодок бешенства поднимается в нем. Она сидела здесь и оскорбляла его, следователя Советской власти, а любовник ее, сбежав от расплаты, где-то готовил новые грабежи и убийства... С трудом он заставил себя успокоиться. Она темная женщина, многого не понимает.
— Нюра, — сказал он, — ведь вы такая же работница, как и другие. Вы хлеб свой потом добывали. Для вас Советская власть не чужая. Почему же вы не хотите ей помочь?