Поединок
Шрифт:
Так должно быть и в этот раз.
Игорь посмотрел на стоявшего рядом хозяина.
Ягодин был бледен как полотно. На лбу у него выступила испарина, губы беззвучно шевелились — наверно, он читал молитву. Он был очень набожным человеком — или делал вид, что он набожный, кто их сейчас разберет, все они носят нательные кресты и считают своим долгом непременно засветиться перед телекамерами на богослужении. И все их стояния на всенощной, хождения на исповедь, участие в благотворительных концертах и пожертвования на храмы — все это вполне может оказаться не более чем позой, на то они и артисты, чтобы изображать то, чего от них ждут… Впрочем,
Дервиш смотрел, как лебедка медленно поднимается, и нащупывал в кармане куртки пульт управления.
Главное — вовремя нажать на кнопку, в тот самый момент, когда веревка натянется на излете и примет на себя всю тяжесть человеческого тела.
Тело, которое должно упасть на асфальт парковой аллеи и стать расплющенным, переломанным, истекающим кровью месивом раздробленных костей и изувеченной плоти…
Это всего лишь его работа.
Это единственное, чем он умеет и желает заниматься.
Об остальном он просто не имеет права думать.
Свита, прибывшая с Ягодиным, приветствовала вознесение своего любимца над землей криками, ободряющими возгласами, свистом и смехом.
В их глазах он был настоящим героем, кумиром, который сейчас явит всему свету свое беспредельное мужество и отчаянную смелость. На их глазах он совершит чудо. И они счастливы оттого, что станут его свидетелями.
Вот он уже на самом верху, на краю площадки.
Сейчас ему закрепят страховку и он полетит сюда, к ним.
— Бог ты мой, вот ведь событие! — насмешливо произнес Силантьев. — Какой-то задрипанный певунчик решил показать себя, нашел способ лишний раз привлечь к себе внимание. И эти бараны внизу визжат от восторга, как будто видят сошествие с небес Святого Духа. Ну, когда же он прыгнет?
— Игорь, давай, прыгни первым! — почти взмолился Ягодин. — А я сразу после тебя.
Ягодин знал, что он обманывает и себя, и своего телохранителя. Он не сможет прыгнуть ни до, ни после него. Легко быть храбрым там, внизу, где под ногами твердая земля, которая сейчас так далеко. А здесь ты видишь под собой пол-Москвы, и люди внизу кажутся букашками, и ветер зловеще свистит в ушах, и нет никаких сил совладать с собственным телом, приблизиться к краю площадки, нацепить страховку, доверить себя, свою жизнь этой дурацкой веревке… Нет, это невозможно, это выше его сил.
Пусть прыгнет Игорь, а потом…
Потом он что-нибудь обязательно придумает, опустившись на твердую землю, скажет, что здесь что-то сломалось, в общем, найдет объяснение, но только скорей бы все это кончилось, Господи, спаси и помилуй…
— Ну, кажется, все? — радостно воскликнул Силантьев, видя на краю площадки готовую к прыжку фигуру.
Игорь понял, что он сможет.
У него хватило духу подойти к самому краю, посмотреть вниз и внезапно ощутить абсолютное спокойствие и уверенность в себе.
Страх отступил.
В который уже раз он оказался сильнее собственного страха, хотя всегда признавался себе, что он самый обыкновенный трус.
Но теперь он им не был
Игорь закрыл глаза и оттолкнулся от края площадки.
Он падал бесконечно долго.
— Это же не он! — прошептал Силантьев,
Дервиш понял это слишком поздно.
Он уже нажал кнопку пульта — сейчас произойдет незаметный взрыв, разрушающий металл крепления, и тот, кто летит сейчас из поднебесья, сорвется за несколько метров от земли и врежется в нее на максимальном ускорении.
Вопль ужаса вырвался из груди тех, кто стоял внизу. Кто-то бросился к распростертому на земле телу, кто-то, парализованный увиденным кошмаром, не мог сдвинуться с места, кто-то бился в истерике, кто-то упал в обморок, кто-то просто бросился бежать прочь.
Спустившийся сверху Ягодин не мог идти самостоятельно — его уводили, держа под руки. Его глаза остекленели и не видели ничего перед собой, из горла рвался наружу хриплый стон.
Обещанное шоу обернулось трагедией и закончилось гибелью человека совершенно постороннего, волею рокового случая заменившего собой того, чью жизнь он спас ценой собственной.
Силантьев был раздосадован.
Он ждал совсем не этого и очень не хотел считать себя виновником гибели ни в чем не повинного неизвестного парня. Нет, угрызения совести его не мучили, но все-таки на душе было муторно.
Сейчас ему было нужно только одно — заехать в любой первый попавшийся кабак, заказать водки и напиться до чертиков. Помянуть, так сказать, погибшего.
Но в чем, по большому счету, виноват он, Силантьев? Ведь такова человеческая природа, и еще древние римляне требовали для себя двух вещей: хлеба и зрелищ. И зрелища эти особой гуманностью отнюдь не отличались — образованные и высоконравственные граждане Рима увлеченно наблюдали за тем, как на арене цирка уничтожают друг друга самыми зверскими способами такие же двуногие существа или как тех же существ рвали на части голодные львы. Кто сейчас выдержит такое зрелище? А римляне ничего, смотрели и радовались, нравилось им это.
Так какого же черта?! Кто сказал, что с тех пор люди изменились?! Кто решил, что они стали менее охочи до чужой крови?
Да ни хрена подобного!
Мы все те же. Таков человек по своей сути, и бесполезно пытаться ее изменить
А этот погибший парень…
Он просто тот же самый гладиатор, обреченный умереть на открытой для зрителей арене цирка. Всего лишь.
Да к тому же он, кажется, был телохранителем этого Ягодина? Вот и сохранил тело хозяина ценой собственной жизни. Можно сказать, погиб при исполнении служебных обязанностей, прикрыл грудью своего шефа. Работа такая, ничего не поделаешь…
И все-таки муторно на душе, муторно. Скорее в машину — и прочь отсюда, в кабак, домой, куда угодно, к черту на рога, лишь бы подальше отсюда.
Таких ошибок Дервиш себе не прощал.
Хотя, надо признать, случались они очень редко, по пальцам можно пересчитать, но каждый раз Дервиш готов был размозжить себе голову о стену от досады — ничто не вызывало у него такую ненависть, как некачественно сделанная работа.
Все беды на свете, все самое страшное происходило только оттого, что кто-то где-то плохо выполнил свою работу. И как следствие — гибнут солдаты, расплачиваясь за ошибки политиков! Поезд на переезде сбивает школьный автобус, потому что никто не удосужился поставить шлагбаум; один за другим падают самолеты, сто лет назад отлетавшие положенные им сроки; сталкиваются в море корабли и горят дома. И всюду одна и та же причина.