Поединок

Крутов Игорь Владимирович

Сказанное генералом могло значить только одно: отныне он знал, что не один. И дело не только в Стрельцове, Шмелеве и Уварове.

Наверху есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы дело, над которым они работали, было раскрыто. Приятно работать, зная, что борешься не с властью, которая дает тебе эту работу, а только с отдельными ее представителями, возомнившими себя всесильными.

— Так вот, — продолжал Уваров. — Я навел кое-какие справки. Говорит ли вам что-нибудь такое имя — Монахов Игорь Николаевич?

Олег отрицательно покачал головой.

—

Нет, — признался он.

— Так вот. Это — «К-2».

— Что?!

— Некому Монахову Игорю Николаевичу принадлежал когда-то такой знак: «К-2».

— Не понимаю.

— Он принадлежал к спецназовской элите, — объяснил Олегу Уваров. — Мой человек не знает, что конкретно входило в состав задания той группы, в которую входил Монахов, когда погиб, но знает, что группа эта называлась — «Спартак».

— «Спартак»?! — вскрикнул Калинин.

— Причем писалось это почему-то латинскими буквами.

— «Спартак» — латинскими буквами?!

— Совершенно верно.

— Так! — пробормотал Олег, будто уходя в себя. — Мне нужно подумать. Мне нужно подумать.

— Думайте, Олег Романович, думайте, — поощрил его Уваров.

Калинин поднял на него глаза и признался:

— Мне не думается в вашем кабинете, Константин Григорьевич. Тем более вслух.

— Как вы думаете, Олег Романович, — небрежно спросил у него генерал, — может ли измениться место, время и, извините, способ встречи дроздовцев и уголовной братии?

Калинин твердо ответил:

— Нет.

— Значит, машина заработала?

— Да.

— Так чего же вы боитесь? Думайте вслух, говорите, не бойтесь.

— Ладно, — кивнул Олег, понимая, что Уваров преследует какую-то цель и, если была бы вероятность, что прослушивание их хоть в малой степени им навредит, он не стал бы настаивать. — Монахов, говорите вы? Не знаю, но вполне допускаю. Элитарный спецназовец? Принимается. Значит, многое умеет. Так?

— Умел, — поправил его Уваров. — Он погиб, я же говорил тебе.

Калинин возбужденно заговорил:

— А если на минуту предположить, что он не погиб? Что он жив и здоров? Не уверен, что ваш информатор, Константин Григорьевич, видел его хладный труп. Ведь не видел?

— Нет, разумеется.

— Ну и вот. Давайте-ка предположим, что он жив, хорошо? Так-так… Знаете, товарищ генерал, с самого начала этого дела я просил своих подчиненных подбрасывать мне совершенно безумные идеи, чтобы попробовать хоть как-то объяснить совершенно непонятные, дикие вещи, происшествия. И когда версия была совершенно сумасшедшая, когда мы предлагали такую абсолютно невероятную, безумную версию для обсуждения, вдруг выяснялось, что нам становится что-то понятным. Во всем этом безумии выстраивалась беспощадная логика.

Он замолчал, тупо глядя мимо генерала. Тот нетерпеливо напомнил о себе:

— Продолжайте, подполковник.

Олег вскинул на него глаза и взволнованно взъерошил себе волосы:

— Итак, он жив. И многое знает и умеет. А вокруг все летит к черту. Организации, которые он привык уважать,

разваливаются. Он плюнул. Разозлился. На коммерческие структуры он тоже плевать хотел. Гордый, как версия, товарищ генерал, как версия! Итак… Что ему делать? Как применить свои знания и умения? Вспомним, что он элитарный спецназовец. Это, товарищ генерал, необязательно означает беззаветную преданность Родине — тем более если Родина обижает его. Мы говорим о безумии, да? Вот и представим себе на минуту безумного спецназовца, который в обиде на всех. Что он захочет сделать? И, главное, — что сможет?

— Террор, — ответил ему Уваров, — террористический акт. Правильно?

— Точно, как говорит мой друг Иван Шмелев. Правильно, террористический акт. Он это может. И вот в один прекрасный день нашему террористу приходит в голову безумная мысль — а мы уже выяснили, что только безумие помогает нам раскрыть это дело, да? Так вот: безумная мысль Монахова состоит в том, что он понимает, что может сделать террористический акт в любое удобное для себя время. И что он делает? Он продает свое умение! Он организовывает зрелища! И показывает их богатеньким Буратино, которые с жиру бесятся. А таких много, товарищ генерал, уверяю вас.

— Стройная версия, — задумчиво произнес Уваров. — И красивая, надо признаться.

— Потому что безумная.

— И ты говоришь, что неподалеку от того места, где состоится битва века, кто-то из этих Буратино будет отмечать какой-то праздник?

— Представляете, какой спектакль они себе заказали? И представьте, какие возможности у этого человека, если он может организовать такое?!

— Да уж, — пробормотал Уваров. — Но это слишком, тебе не кажется?

— Товарищ генерал, напоминаю! Как только мы начнем оперировать простыми логическими предпосылками, мне хочется застрелиться от бессилия. А как только я начинаю сходить с ума, мне многое кажется понятным!

— Ну, хорошо, — вздохнул Уваров. — Попробую принять эту версию и не сойти с ума. Но мне еще кое-что надо тебе рассказать в связи с этим делом.

Олег изумленно вытаращился на него. То, что генерал рассказал о Монахове, было, выражаясь языком газетчиков, сенсационно. Но если он оставил еще что-то на потом — значит, информация эта будет покруче предыдущей.

— В той операции, о которой мне рассказал мой информатор, — сообщил Уваров, — выжил только один человек. Его личный знак был — «К-1». Звали этого человека — Глеб Сергеевич Дроздов.

— Ну вот видите, — сказал Олег. — Он давал знак этим Дрозду. Только с какой целью — еще не знаем. Но узнаем.

— Дай-то Бог! — сказал Уваров.

Вдруг на столе Уварова заговорил селектор голосом секретарши генерала:

— Константин Григорьевич! Тут какая-то женщина разыскивает подполковника Калинина. Говорит, что это срочно.

— Фамилия женщины? — резко спросил Уваров.

— Дейнека. Елена Дейнека.

— Что?! — вскрикнул Олег и побежал к двери.

Выскочив из кабинета Уварова, он прямо в дверях столкнулся с Леной.