Поэма о фарфоровой чашке
Шрифт:
Подальше от площадки со сценою, за густой порослью недавно подстриженных кустарников ярким красноватым пламенем сиял широкий прорыв террасы. Уставленная длинными столами, увешанная плакатами и таблицами терраса эта звала прохожих безмолвной бело-красной вывеской:
Два шкафа с полками, наполненными книгами, прижались к стене и перед ними за столиком, как расторопный приказчик мелочной лавки, орудовал библиотекарь. За столами, шурша газетами
Библиотекарь поглядывал безучастно и скучающе на читателей, на редких прохожих, внезапно появлявшихся из темно-зеленых глубин сада и бесследно исчезающих, и то придвигал к себе, то отодвигал от себя узенький ящичек с карточками каталога.
Он тосковал и томился. И он ожил, когда заметил шалящих мальчишек.
— Уймитесь, ребятки! — высоким тенорком крикнул он на них. — Что это вам, площадка, что ли?!
Ребятишки громко засмеялись. Седоватый рабочий отложил газету и покачал головой.
— Вот завсегда так… Никакого порядку! — уныло сказал он. — Замолчите вы, шалыганы! Ну!..
Издали, со стороны сцены, вспыхнули звуки: рассыпался голосистой медью оркестр. Библиотекарь вытянул шею и прислушался.
— Новую пьесу разучили ребята! — завистливо отметил он. — Хорошо сыгрались… В темпе и созвучно…
— Созвучно! — поднял голову от книги один из посетителей читальни. — Гремят, шумят, просто мешают чтением заниматься!
— Музыка, ежели она не плохая, совсем не мешает умственности! — возразил близорукий седоватый рабочий. — Музыка не вредит. А вон эти сморкачи, от их житья нет!
Мальчишки переглянулись, и один из них задорно отрезал:
— Мы не сморкачи, дядя… Полегче! Мы, брат, из отряда…
— Плевать мне на ваш отряд! — рассердился рабочий. — Моду, вишь, взяли… Никакого спокою от вас, голоштанных, нигде нету… Пороть вас, этаких-то, нужно! Ей-богу!..
Кругом засмеялись. В читальне возник шум. Тогда библиотекарь вышел из-за столика и поднял руку к потолку:
— Граждане!. Товарищи!.. Да обратите ваше внимание на плакат, на объявление… Вот он, тут… Написано: просят соблюдать тишину! Русским, ясным языком написано.
— Пишете вы ладно, а порядку никакого…
На ступеньках террасы, выталкиваясь из слепых сумерек, вырос человек. Он остановился у входа и громко сказал:
— Какой же может быть порядок, товарищи, если вы его все нарушаете!.. За порядком нужно следить всем и каждому. Ну, тогда он и будет существовать.
— Учитель пришел, начетчик! — недружелюбно отозвался седоватый. — Ух, большой ты любитель, Лавошников, — людей поучать. И, между прочим, зря…
Лавошников шагнул на
— Во всяком разе, — уверенно ответил он, — когда я себя правым понимаю, я непременно неправого и непонятливого научу… Это первое правило жизни.
— Командовать любишь.
— Образовывать, а не командовать. Ну, а другой раз, действительно, и покомандовать следует… Не отпираюсь, грешен.
За столом снова засмеялись. Женщины отбросили журналы и повернулись к Лавошникову. Одна, глядя на него смеющимися глазами, спросила:
— А над бабой своей как командуешь, товарищ Лавошников? Способен ты в этим деле?
Смех густо колыхнулся над столами. Библиотекарь вытянул шею и поперхнулся визгливым хохотком.
Лавошников нетерпеливо повел широкими плечами и прищурил глаза:
— Причем, то есть, тут моя жена?.. Я ей не командир!
— Кто тебя знает. Может, она над тобой орудует? Все может быть!..
— И этого нет, — усмехнулся Лавошников. — Мы люди свободные, друг над другом не верховодим…
— Свободные! — рассердился седоватый рабочий. — Как это может полагаться, чтоб в семье муж в одну сторону глядел, а жена в другую?.. Это форменный разврат! Это расстройство жизни правильной!
— Читаешь ты, Волков, газеты, интересуешься науками, — покачал головой Лавошников, — а рассуждаешь, как слепой…
В читальню вошло несколько новых посетителей. Их приход оборвал разговор. Лавошников, видимо, поджидал их и пошел им навстречу. Среди пришедших был и Николай Поликанов.
Николай немного смущался и старался держаться позади других.
Увидя его, Лавошников осветился улыбкой.
— Пришел? — протягивая ему руку, радушно спросил он. — Отбился от гулеванов?
— Я не гулеваню! — переламывая смущение, с деланной угрюмостью возразил Николай. — Какой я гулеван? Напрасно про меня…
— Ну, ну! Не шебаршись. К слову пришлось, а не к обиде. Я ведь знаю, что тебя завсегда Васька мутит…
— Василий сам по себе, а я сам… Не понимаю!..
— Эк, обидчивый ты какой!..
Один из пришедших вместе с Николаем вмешался.
— Пошли, что ли?
— Да, пора.
Лавошников оглянулся, посмотрел на притихших посетителей читальни и спустился с террасы вслед за остальными. Седоватый рабочий взялся за газету и буркнул:
— Жизнеустроители!..
Женщины переглянулись и сдержанно рассмеялись.
В саду Лавошников пошел рядом с Николаем:
— Цапаешься с отцом?
— Бывает!.. — нехотя ответил Николай.
— Бузит он у тебя. Беспокойный. Гляди, как накручивает против всего нового! На стройку ходит, урывает время да критику наводит. А ребята слушают его и в себе затаивают. Будет у нас еще с ним делов!..
Николай ничего не ответил. Поглядев на него искоса, Лавошников прибавил:
— Тебе бы, Николай, откачнуться от него напрочь!..
— Я и так особо от него живу… Чего тут!..