Шрифт:
Дима вернулся домой поздно – понедельник тяжелый день, а в школе он тяжелый вдвойне. Шесть уроков, беседа с родителями нерадивого выпускника, планерка с разносом от директора, репетиторство, проверка тетрадей… Домой Дима пришел к семи часам вечера.
Коля уже ждал его, встретил на пороге. Ласково прикоснулся к губам мимолетным поцелуем, забрал сумку и ушел в комнату. Дима последовал за ним.
– Ужинать будешь? – спросил Коля, складывая вещи на стол и разворачиваясь к нему.
Дима кивнул – он пока был не готов к полноценному разговору.
– Тогда иди мыть руки, а я все приготовлю.
Он,
Ужинали в молчании. Дима был безумно благодарен своему парню – за день в школе он говорил столько, что к вечеру язык отваливался. Все-таки быть учителем литературы то еще удовольствие. А Коля был системным администратором в одной крупной фирме и относился к этому с пониманием. Они вообще невероятно хорошо подошли друг другу.
Дима встретил его еще в университете, на одной из студенческих вечеринок. Сначала они просто дружили, обнаружили много общих интересов, со временем стали неразлучны. А как-то раз, напившись в компании друзей, Дима отдался ему со всей страстью, на которую был способен, со всем юношеским пылом и неопытностью первого раза. Коля его чувств не обманул, стал надежным и верным спутником.
Съехались они на последнем курсе. Без ссор, конечно, не обходилось, но эти ссоры только упрочивали их отношения, показывали, как идеально они дополняют друг друга.
Дима не пытался решать для себя правильно это или нет, хорошо или плохо, он просто любил другого мужчину всей душой и не жалел ни о чем. Особенно в такие моменты, когда они понимали друг друга без слов.
Пара часов прошла в праздном ничегонеделании; Дима сходил в душ, переоделся в домашнее и развалился на расстеленном диване, решив почитать перед сном. Коля копался в компе, занимался любимым делом.
– Знаешь, - вдруг решил поделиться Дима наболевшим и отложил книгу, - мы сегодня с одиннадцатиклассниками изучали творчество Николая Ковригина.
Коля оторвался от своей игрушки и вопросительно посмотрел на парня.
– Ну, того самого, я тебе о нем рассказывал, - пояснил Дима. – Он жил в начале двадцатого века и был гомосексуалистом.
Коля усмехнулся:
– А тебя с работы не попрут за то, что ты детям про гомиков рассказываешь?
Дима бросил в него подушкой.
– Я им не рассказывал, наоборот, хотел умолчать. Они сами в интернет полезли за свежей информацией.
Это была чистейшая правда – в его выпускном классе были несколько учеников, стремящихся узнать как можно больше обо всем. Поэт Серебряного века Николай Ковригин удостоился особого внимания, особенно после того, как дети обнаружили клубничку – поэт оказался едва ли не открытым геем.
– Знаешь, что интересно? – задумчиво протянул Коля, возвращаясь к компу. – Как в России того времени твоего поэта не закидали камнями?
– Ты не поверишь, но в России того времени к гомосексуализму относились не так, как сейчас. Тогда это, конечно, не афишировалось, но все равно мужчины жили друг с другом и их за это даже не били. Это потом, при СССР, повсюду насаждались
Дима немного подумал, а потом добавил:
– К тому же Ковригин был представителем богемы, а это общество всегда устанавливало свои законы.
– Наверное, - пожал плечами Коля. – Так к чему ты это рассказываешь?
– Да просто. Мои ученики откопали где-то имя его любовника, молодого художника. Они любили друг друга, но их отношения закончились трагически.
– Это не странно для гомосексуальной пары, согласись. А родители твоих учеников не прибегут жаловаться?
Дима усмехнулся.
– Вряд ли. Я им ничего не рассказывал, они все сами… Даже стихи нашли, посвященные художнику.
Коля отложил свои дела и направился к дивану. Дима все еще смотрел на него с легкой усмешкой – на красивого молодого мужчину, который скоро окажется в нем.
Они занимались любовью этим вечером долго и упоительно медленно, сплетаясь в объятиях, заходясь в стонах, снова и снова открывая друг другу сердце.
***
«…Я никогда прежде
Не отдавал дыханье…»
Строчки стихотворения эхом отдавались в ушах Дмитрия Ленского, юного провинциального художника, приехавшего покорять столицу три недели назад. На дворе стоял конец декабря, за окнами завывала снежная вьюга, а в салоне известного на весь Петербург поэта Анатолия Быстрицкого (он был известен в литературных кругах как Иван Жемчужный, среди поэтов модно было брать псевдонимы, хотя Дмитрий не понимал этой моды) был в разгаре очередной поэтический вечер.
«…Я никогда прежде
Не отдавал сердце…»
Дмитрий с тайным трепетом вслушивался в чуть хриплый голос поэта, неустанно наблюдал за ним весь вечер. Поэт не обладал выдающейся внешностью – был среднего роста, жилист, одет просто. Темные каштановые волосы были длинноваты – закрывали уши, усы и борода придавали ему вид проповедующего попа. Необычными были только глаза, эти искрящиеся, темные, вытягивающие душу из Дмитрия глаза.
«…Я никогда прежде
Не отдавал душу…»
Эти стихи были для него. Он знал это, чувствовал. Они впервые встретились почти три недели назад. Тогда Сергей Ленский, родной дядя Дмитрия, вхожий в литературные салоны Петербурга, привел племянника в дом Быстрицкого в первый раз. Там был ОН – Николай Ковригин, знаменитый поэт, основатель нового поэтического направления, певец России, природы и любви. Их притягивало друг к другу все сильнее с каждой новой встречей.
«…Мне без тебя – негде,
Мне без тебя – не нужно…»
Сегодня Ленский пришел один, без дяди. Обычно присутствие родственника удерживало его от необдуманных поступков, но сегодня все будет иначе. Он не собирался упускать свой шанс.
Чтение стихов Ковригина закончилось; раздались бурные аплодисменты, а Ленский стал следить за передвижениями мужчины по салону. Тот сначала выпил у бара воды, побеседовал с приятелями, а потом как бы невзначай оглядел комнату. И встретился взглядом с Дмитрием. Едва заметный кивок головы – и вот все уже решено, и сильнее бьется сердце, наполненное стыдными, сладкими, волнующими желаниями.