Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

Коллектив авторов

Ольга Соколова

Горчит миндаль

Две бабочки – два шарика воздушных — вот-вот вспорхнут. Твои слова прощальные бездушны: в них только суд. Две бабочки – два шарика воздушных — я отпущу, Нескучный сад стал для двоих вдруг скучным — но я прощу. Две бабочки – два шарика воздушных — умчались вдаль… Бесстрастен мир осколочно-остужный, горчит миндаль…

Мологино

Деревенька моя, глубинка — Неба синего голубинка! Незабудкой глядишь

синеоко, И глаза твои – с поволокой. В бескорыстии величава, Облаками светла и курчава, Заблудился лён в твоих косах, А в руках святых – скромный посох.

Александр Соколовский

Первая шеренга

Мой первый бой, пока дышу я, — всегда во мне. Ещё бушует… В багровых трассах степь донская, необозрима и строга. Шло наступленье, не стихая, на укрепления врага. Я был бойцом второго ряда. Передо мной – спина бойца. Прикрытье верное – что надо! Спина – стена. Спина отца. Иди за ним. Вперёд! На запад! Иди и не гляди назад. Но рухнула стена внезапно, и перешёл я в первый ряд. Оголены, как провод, нервы, иду наедине с судьбой… Поныне я в ответе первый за всех, кого прикрыл собой.

Тепло Гольфстрима

Свой путь оценивая строго, Предубеждения отсеяв, Скажу: в судьбу мою и строки Вошли навечно Флот и Север. Они – и в радости, и в горе. Они – внутри меня, незримы. Так входит в Баренцево море Тепло Гольфстрима.

Военные девчата

На фронте, бывало, зайдёшь в землянку к военным девчатам: «С комфортом живёшь, молодёжь! Не то, что другие… Куда там!» Ну как не обрадуют взгляд уют и порядок в землянке?! Портьерки при входе висят. Ромашки покоятся в банке. Скатёркою ящик накрыт… И, Бог его знает, откуда явилось в задымленный быт вот это домашнее чудо?! Пусть завтра в поход, пусть убьют, пусть на день жилище-времянка, — но всё-таки мирный уют наводят девчата в землянке… Наверно, и надо – вот так. День каждый – особенно важный. День – он не случайный бивак, а жизнь, что даётся однажды.

Марианна Соломко

* * *

Ищем орехи, в траве сиротливы, Листьев дворянских горят вензеля, Осень по-конски, с растрёпанной гривой Зорко глядит в нежилые поля. Ищем орехи, в траве сиротливы, Скоро их надвое сломит зима, Выпорхнут души – темны, черносливы, С ядрышком смысла, с горчинкой ума. Будут ютиться, найдут ли обитель? — Только полёт их совсем не высок — В зимнем клубке из серебряных нитей Тонок удачи седой волосок. Райские птицы возьмут эти души В клювы, на спины, и пустятся ввысь, В мир, что никем не разъят, не нарушен, В мир, где орехи не падают вниз.

* * *

Закраплены окна геранью, Разбита и склеена чаша, Я вышла на росстань страданий — На проводы листьев опавших, Где солнца малиновый гелий В осиновой кроется сакле, Где осени винное тело В садах иссякает по капле. И нет ни огня, ни сиянья В усопших глазницах палитры — Лишь

дерева ветхое знамя, И листьев сухие молитвы.

* * *

Упало яблоко В саду соседнем, Летело облако Листом осенним, И, как бездомные, Лежат, без панцирей, Орехи тёмные В холодном карцере.

* * *

Эта бабочка в парке летает Кареглазой осенней вдовой, То взметнётся, то вниз опадает, Как дыханья чахоточный сбой. В тёмной роще ободраны стены, Заколочены окна осин, А она – Афродитой из пены — Восстаёт, выбиваясь из сил. Есть пора забыт ых декораций, Отыгравших паденья спектакль, Вот – Овидий, Лукреций, Гораций, Вот – озябший кленовый пентакль. Оголённые ветви, как спицы, Ворох листьев – разрушился дом, Но дельфийской парит танцовщицей Эта бабочка в парке пустом.

Григорий Соломыкин

* * *

Догорала свеча, обливаясь слезами. За окном занимался тревожный рассвет. Жизнь моя приближалась к обыденной драме За порогом судьбою отпущенных лет. В этих гиблых местах, где за дальние дали Убегают разливы бескрайних болот, В недостроенном домике мы коротали Вместе несколько дней для души каждый год. Улыбалась нам утром высокая ёлка, И шумели берёзы, послушны ветрам, И растерянный флюгер вертелся без толку, То ли ветру служа, то ли преданный нам...

* * *

Прокралась в душу горечь, точно дым, Что от костра сырого гонит ветер: Я был совсем недавно молодым — И вот уже рассыпал звёзды вечер. И тот восторг, что порождал беспечность, Броженье сил и верных ритмов звон Так окрылял меня, что к слову вечность Образовался отчужденья фон. Я знал о нём, но гнал в иные дали, В далёкие от жизни времена, И получал приятностей медали И даже наслаждений ордена. Но вдруг невдалеке сплошной стеной Остановилось прошлое за мной. Куда, увы, ушла моя беспечность? Я здесь ещё, но где-то рядом – вечность.

* * *

Журавли, журавли, как вы стали пугливы, Устремляя всё выше полёт в небеса! Вы летите туда, где кончаются нивы, Где внизу тонет в дымке озёр бирюза. Отыскать бы вам край, где непуганый ветер Над болотистой речкой склонил камыши, Где от шёлковых трав, самых пряных на свете, Разливается вера, что в них – ни души. Вы летите домой, разглашая секреты То тревожным, то радостным криком своим. Жаль, что любят вас, птицы, не только поэты, Но и те, в чьих руках порох ружей и дым.

* * *

На берега речонки этой узкой Я приходил ловить больших стрекоз, И здесь, в конце земли великорусской, В таёжных дебрях незаметно рос. Покачивались нежные кувшинки, Багульник цвёл, благоухал жасмин, И махаоны крылышки и спинки На солнце грели в поймах луговин. Я жил в шатрах, питался виноградом, Спал в шалаше на травах и цветах, Орешников колючие парады Я принимал на солнечных местах. Со мной дружили кедры вековые, Лимонник для меня в чащобах зрел... Я, Маугли, открывший мир впервые, Другой любви не знал и не хотел.