Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре

Клоц Яков

Давайте ненадолго вернемся в Европу. С кем вы общались эти полгода в Вене и Италии? Был ли там кто-то, кого вы знали еще в России?

Нет, знакомых не было. В Европе я пробыл довольно долго: в Вене всего несколько дней, а в Италии (в Остии, под Римом) полгода. Что-то было не в порядке с моими документами: нужна была справка о разводе, а у меня в Москве был фиктивный брак, потому что иначе я вообще не смог бы подать на выезд. В Вене я познакомился с Кузьминским. Мы жили в одном пансионате. О нем я раньше не слышал, потому что он был из Питера (из Москвы мы ездили в Питер, но знали очень немногих). Встретившись, мы, конечно, нашли общих знакомых. Кузьминский, как всегда, лежал в койке с борзыми собаками. Рядом сидела его жена Мышь и что-то записывала. Потом, естественно, выпили. Потом Кузьминский напился.

Так повторялось несколько раз. Кузьминский тоже довольно долго находился в Европе. Но в Вене я еще успел погулять, заходил на экскурсии в магазины. В Остии познакомился с художником Сашей Косолаповым, еще с кем-то.

А чем вы занимались эти полгода? Хотелось ли вам в то время писать или был какой-то блок на стихи?

Ничем особенным не занимался. Выпивал. Ходил гулять. Ездил в Рим, ходил по музеям, которые были либо бесплатные, либо дешевые. Многие привозили с собой какие-то фотоаппараты, янтарь, продавали их и ездили по Европе. Но я в основном торчал на месте. Стихи я писал, никакого блока не чувствовал. Обменивался стихами с московскими друзьями, была переписка. Через какое-то время она оборвалась, но тогда мы посылали друг другу стихи прямо в тексте письма, в строчку, чтобы сразу не уловили.

Вы продолжали общаться с Кузьминским в Нью-Йорке? Что вы думаете о его грандиозном проекте – антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны»?

В Нью-Йорке с Кузьминским мы встречались всего несколько раз. «Голубая лагуна» – действительно серьезный проект. Не буду рассуждать о ее научной ценности, но ему удалось сохранить большой пласт того, что иначе, скорее всего, пропало бы. Думаю, это была хорошая спасательная операция.

Расскажите о вашем круге общения в Нью-Йорке, когда вы только приехали?

Тут уже была своя компания: Лимонов, Бахчанян, Косолапов, Виктор Красин (тот самый, который проходил по одному делу с Петром Якиром, а потом эмигрировал), какие-то музыканты. Еще был Мамлеев – он жил в Нью-Йорке какое-то время, а потом уехал во Францию, как и Лимонов, но Лимонов позже. О Лимонове я знал еще в Москве, но не был знаком с ним лично (кто-то показывал мне его самиздатовскую книжку, которую он продавал, а так в Москве Лимонов занимался пошивом штанов и платьев).

Не могли бы вы вспомнить какой-нибудь случай, произошедший с вами в Нью-Йорке, который было бы трудно представить себе в другом месте?

Сидим мы с Лимоновым, обкурившись, утром в Washington Square. Подходит к нам негр и спрашивает, кто мы такие. Мы ему отвечаем, что русские поэты. А у нас, говорит он, тоже есть поэт: Пушкин.

Приходилось ли вам гулять с Лимоновым по Нью-Йорку? Насколько фигура рассказчика в «Эдичке», его блуждания по городу совпадали с автором и его образом жизни?

Конечно, много раз. В Нью-Йорке мы дружили. Автор и герой «Эдички» вполне совпадали. Лимонов – такой человек, что, даже когда он придумывает, получается опознаваемо. Не знаю, все ли в «Эдичке» правда, но написано, безусловно, с натуры. Когда я приехал, Лимонов уже находился здесь какое-то время. Поэтому он был в известном смысле поводырем, знакомил меня с разными людьми.

На чем строились отношения таких, в общем-то, разных людей, как писатель Лимонов, художник Бахчанян, правозащитник Красин?

Ни на чем. Ведь это была эмиграция. В Москве эти люди, возможно, никогда бы и не встретились. Впрочем, Бахчанян с Лимоновым дружили еще в Харькове.

Когда вы летели в Нью-Йорк, был ли у вас какой-то готовый образ, ментальная картинка города? Каковы были источники этого образа и в какой мере он совпал с тем, что вы увидели на самом деле?

Нет, никакой картинки было. Почти все, что там напридумывалось, увиденному никак не соответствовало. Кроме, разве что, первой картины Рима, потому что его показывали в кино. В Нью-Йорке помню несоответствие. Из книг образ города не складывался, потому что один раз увидеть небоскреб, который выглядит совсем не так, как московские «торты», – это уже нечто. Кроме того, если честно, я совсем не занимаюсь делами того человека, который уехал. Я в него не вникаю.

В Нью-Йорк я прилетел 8 февраля 76-го года. Конечно, такой уникальный город, как Нью-Йорк, в который ты попадаешь в 28 лет, был интересным

объектом. Но в то время Нью-Йорк был очень неблагополучным: всюду стояли проститутки, разные заведения и так далее. Это был сильный удар по психике. У меня ушло много времени, чтобы начать здесь как-то ориентироваться. Город был довольно депрессивный. Не то чтобы я сам погрузился в депрессию, но меня охватила тоска по друзьям. Это был трудный период. Плюс всякие работы: вахтером, дворником, уборщиком. Они тоже как-то не очень поднимали над жизнью. Помню, что прилетели мы ночью. Была зима. Громадные дома. Отовсюду бьет пар. Все вокруг совершенно, так сказать, непонятно. И ни копейки денег. Нас отвезли в отель, который назывался Latham (сейчас его нет, но, по-моему, он стоял на 23-й улице). Я нашел какого-то человека из Китая (он был русский, но говорил с акцентом), у которого были три доллара. На них мы купили кусок хлеба, какие-то консервы и легли спать.

А что было наутро?

Наутро пошли за подачками в Толстовский фонд, где нам давали, кажется, 35 долларов в неделю. Я ехал через Толстовский фонд, потому что мое имя Алексей Петрович Цветков. Когда в ХИАСе это услышали, меня сразу прогнали [104] .

К чему обязывала эмиграция по линии Толстовского фонда?

Ни к чему не обязывала, но евреев устраивали лучше. ХИАС был раскидан по всей стране, а Толстовский фонд был только здесь. У них там были какие-то свои расчеты, и в общем к приехавшим относились не слишком гостеприимно. Хотели, чтобы им вернули деньги, но никто, естественно, вернуть ничего не мог. Пытались избавиться. Поэтому, когда я сказал им: «Купите мне билет в Сан-Франциско, и я больше не буду к вам ходить», они очень обрадовались.

104

HIAS (Hebrew Immigrant Aid Society; Общество помощи еврейским иммигрантам) – благотворительная организация, основанная в 1881 году. С середины 60-х гг. помогала евреям из СССР и других соцстран эмигрировать в США, как правило, направляя их из перевалочного пункта в Вене в Рим, где дальнейшим оформлением документов на въезд в США занималась американская иммиграционная служба (Immigration and Naturalization Service).

Каким был ваш первый нью-йоркский адрес? Чем вам запомнилось это место?

То ли на 46-й, то ли на 47-й улице в Midtown, между Шестой и Седьмой авеню. Там тогда были трущобы. Каждый день что-то горело, и мы выбегали на балкон посмотреть, не сейчас ли еще загорится наш дом. В подъезде жил человек, который работал клоуном. Как-то раз он пригласил меня и моего соседа, с которым я снимал квартиру, в ресторан, чтобы узнать о нашей жизни. Но в Нью-Йорке я прожил недолго: вскоре уехал в Йонкерс, где устроился работать дворником, хотя, конечно, еще приезжал. А еще примерно через полгода переехал в Сан-Франциско к друзьям, которые были рок-музыканты из советских групп «Голубые гитары» и «Веселые ребята» [105] . Из «Веселых ребят» там жил Саша Лерман, который потом закончил аспирантуру по лингвистике в Йеле и преподавал в Делаверском университете (он умер пару лет назад, еще довольно нестарым). А другой был Юра Валов, который сейчас живет с женой в Питере. С ними я познакомился в Риме. Дворницкая жизнь в пригородах Нью-Йорка мне порядочно надоела, и я уехал.

105

Московский ансамбль «Веселые ребята» был создан в 1966 г. Павлом Слободкиным, а «Голубые гитары» – в 1969 г. Игорем Грановым.

Что вы думаете про расхожее представление о том, что Америка – страна двух побережий (в том смысле что культурная жизнь сконцентрирована на востоке и на западе, а в центре якобы ничего не происходит)? В чем для вас заключается главная разница между культурами Восточного и Западного побережий?

Мне трудно обобщать, потому что в Калифорнии я был лишь свежим эмигрантом, уехав туда через полгода после приезда в Америку, а в Нью-Йорке я живу уже несколько лет. В Нью-Йорке у меня больше корней. Но я довольно долго жил на Среднем Западе, в Мичигане, и там был важный культурный очаг.