Поезд на Солнечный берег
Шрифт:
Сильвер попытался сделать умное лицо, и надо признать, что это ему почти удалось.
– Способ номер один. Вы пишете первую фразу, затем прибавляете к ней еще 10 тысяч фраз, и роман готов.
Невидимый Мистралю человек за камерой подал знак, и жидкие аплодисменты вновь попытались сотрясти стены студии.
– Способ номер два. Вы пишете сразу 20 тысяч фраз, затем вычеркиваете ровно половину, и вновь – ваш роман готов. Этот способ более всего подходит творческим натурам, жаждущим совершенства, – пояснил писатель.
– Как оригинально! – вскричал Сильвер, нет–нет да поглядывая на скрытые часы, которые отмеряли секунды, оставшиеся до рекламы.
– И наконец, способ
– Восхитительно! Поразительно! Великолепно! – вскричал Сильвер Прюс. – Огромное спасибо за эту бесценную консультацию! Дорогие друзья, мы вернемся к вам после рекламной паузы! Это передача «Мысли коромыслом», а ровно через пять минут вы узнаете, какие блинчики предпочитает знаменитая поп–певица Малибран! Не пропустите! Суперсенсация! Прямо в студии, на ваших глазах…
Мистраль выключил видеофон.
– Хочешь мне что–то сказать? – спросил он у точки, которая безмолвно таращилась на него с чистого листа.
– Нет, – ответила она. И, прокашлявшись, прибавила: – Я думаю, ты и так уже дошел до точки. Извини.
– То есть вы мне не поможете? – с горечью спросил Мистраль.
– Ты хочешь, чтобы мы помогли тебе окончательно погубить себя? – вмешался вопросительный знак. – Посмотри на нашу коробочку, день ото дня она становится все меньше и меньше. Ты же знаешь, что это значит! Вскоре она, а вместе с ней и мы исчезнем окончательно. И тогда – тогда ты не сможешь написать ни единой строчки.
– Довольно, – сказал Мистраль. – Справлюсь и без вас. Полезайте обратно!
– Но, повелитель…
– Обратно, я сказал!
Кряхтя и ругаясь, буквы полезли обратно в волшебную коробочку. Мистраль захлопнул ее, сунул в ящик стола и с грохотом задвинул его, после чего включил компьютер и написал первую фразу. Секундная стрелка поглядела на него и вздохнула так шумно, что минутная чуть не слетела с циферблата.
Прошел час. Мистраль по–прежнему сидел за компьютером. Он чувствовал себя глубоко несчастным, и для этого у него имелись все основания. Он перепробовал 45 вариантов первой фразы, но дальше этого дело не шло. Вконец отчаявшись, он вновь полез в ящик стола и обнаружил, что волшебная коробочка за это время успела съежиться до размеров грецкого ореха. Тут Мистраля охватила злость, и он едва удержался от того, чтобы не швырнуть со всего маху коробочку о стену.
«Нет, сегодня у меня ничего не получится. Может быть, завтра…»
Он подумал, не позвонить ли Филиппу, с которым они не виделись больше месяца, но по зрелому размышлению отказался от этой идеи. Они с Филиппом уже давно отдалились друг от друга, и вряд ли звонок мог что–то изменить. Однако на месте Мистралю не сиделось. Тоска и одиночество глодали его.
«Пойду пройдусь до «Разбитого корыта«… Может быть, тогда мне станет легче».
Когда Мистраль вышел из дома, внезапно хлынул дождь. Писатель вновь разозлился, но вскоре его злость несколько поостыла, чему немало способствовала холодная температура окружающей среды. Подняв воротник, он двинулся куда глаза глядят, но тоска следовала за ним по пятам, не отступая, и ее невидимая тень бежала сбоку, преданно заглядывая ему в глаза.
«Что же делать? Вновь «Покорители Вселенной“, нескончаемые тома безнадежной чепухи? Или отказаться, уйти, расторгнуть договор? И на что я тогда буду жить?»
Он стал припоминать все хорошие, настоящие книги, которые мог бы написать – но не написал по той простой причине, что ему пришлось создавать этот ширпотреб,
«Даже ветру тошно со мной», – с горечью подумал Мистраль.
Он столкнулся с какой–то девушкой в белом и поспешно извинился. Девушка улыбнулась и, спросив, который час, проследовала дальше, а Мистраль почувствовал себя одиноким, как никогда. Кроме того, он продрог до костей, а дождь меж тем перешел в настоящий ливень.
«Простужусь и умру, – обреченно подумал Мистраль. – И никто, ни один человек, не вспомнит обо мне».
Отражение в витрине проводило его внимательным взглядом, пожало плечами и вовсю принялось флиртовать с отражением блондинки в мехах из соболиного птеродактиля, которое тоже попало в витрину. Ливень, похоже, не собирался униматься, и Мистраль, недолго думая, завернул в какую–то лавку, чтобы переждать непогоду. Прежде он, правда, не замечал ее на этой улице, но об этом он вспомнил уже после того, как вошел.
– Что вам угодно? – промурлыкал над стойкой чей–то бархатный голос.
Мистраль поднял глаза, и все текущие невзгоды разом вылетели у него из головы.
Сон одиннадцатый
Снаружи по–прежнему лил дождь; Филипп был так счастлив, что забыл пожелать, чтобы установилась хорошая погода. Рука девушки лежала в его руке, и там, на улице, он сказал ей:
– Вы промокнете…
– Я не боюсь дождя, – ответила она, и улыбка мелькнула в ее глазах.
Филипп, однако, помнил, что дождь очень опасен для здоровья, что из–за него можно простудиться, промокнуть, продрогнуть, простыть и вообще схлопотать массу проблем. Поэтому он с девушкой поспешил войти в первую попавшуюся дверь, за которой оказалась пропасть всякого народу. Робот–билетер пояснил, что сегодня здесь будет выступать знаменитая Рина Марецкая, которая исполнит классический танец под названием «Дохлый нетопырь». Филипп попросил, чтобы их усадили как можно дальше, дабы они могли наслаждаться высоким искусством без ущерба для здоровья. Им отвели самый темный уголок вдали от сцены, закрытой черным занавесом, на котором были изображены череп и скрещенные кости; но Филипп видел только свою соседку.
– Мне не верится, что это не сон, – сказал он вслух.
– А вы хотите, чтобы это было сном?
– Нет, – честно ответил Филипп.
Публика все прибывала; люди толкались, смеялись и обменивались довольно легкомысленными замечаниями по поводу предстоящего зрелища. Женщины выглядели как болонки в трауре, мужчины не выглядели вообще никак. Филипп почувствовал, как его словно засасывает трясина; любовь, зарождавшаяся в нем, задыхалась в этой мелочной, фальшивой, удушливой атмосфере. Девушка тоже умолкла. У нее был совершенно особенный взгляд исподлобья, очень милый, но застенчивый. Когда Филипп ловил на себе этот взгляд, тот ускользал, искрясь, обратно, под длинные ресницы, где ему, наверное, было очень хорошо, но в следующее мгновение снова выглядывал оттуда, блестящий и полный любопытства.