Поездка в Египет
Шрифт:
Отвечают, что устали и что без бакшиша дальше не поведут.
— Так ведите же, мародеры, назад.
— И назад не можем, тяжело без бакшиша…
По-арабски я не умею, мы больше знаками объяснялись.
Еще пред тем, как лезть внутрь, я вынул из кармана кошелек, отстегнул запонки, снял даже обручальное кольцо и все отдал в руки оставшемуся снаружи товарищу, словом для Арабов демонстрацию сделал: с меня мол взятки гладки. Как видите, не помогло. Уж я кричал, ругался, грозил им судом и каторгой, а пошевельнуться боюсь… Этак они меня, подлецы, с четверть часа продержали. Хорошо и то, что со иной револьвера не было: одного
Мы приближаемся к Александры. Слева тянется линия земли; в одном месте можно различить кучу строений, — это крепость Абукир. Впереди, где небо сходится с водой, в бинокль видны махры пальм; стволы их показываются мало-помалу, — иные уже совсем поднялись, вынырнула даже узкая кайма берега, а дальше всплывают новые верхушки, и пальмы растут из моря как грибы. Мне в первый раз приходится быть свидетелем подобного явления, служащего наглядным доказательством шарообразности нашей планеты. Появились еще здания, — местечко Рамли, подгородные дачи, за ними начинается Александрия. Вид её не живописен: далеко растянувшаяся полоска белых домов, маяк как черточка, и всюду низменные берега.
У входа в гавань есть подводные камни, и навстречу Константину выехал лоцман, совершенно излишний в такую тихую погоду как сегодня. Когда мы вошли в порт, город исчез за частыми мачтами.
Прежде чем Константин отыскал свою бочку, на ют вскарабкалось множество рассыльных из гостиниц. Они было приступили к Американцам из Яффы, но распознав в них, по некоторым крутым приемам людей тертых, обратили всю свою обязательность на меня. Из Порт-Саида я по телеграфу просил вице-консульство наше в Египте выслать за мной каваса и потому не нуждался в их услугах.
Вот один тихонько сует мне под нос карточку с надписью: «Hotel d’Orient».
— «Best hotel», [14] произносит он внушительно-конфиденциальным тоном.
— Пожалуйста, не верьте ему, sir, возражает другой и вытаскивает свою карточку «Hotel d’Europe».
— Не нужно, говорю я, убирайтесь!
Однако толпа увеличивается; пред моими глазами мелькают всевозможный названия гостиниц; несколько оборванных лодочников дергают меня за рукав… Я отмахиваюсь и тычу пальцем по направлению каваса, который подъезжает к пароходу; но они разгорячены, ничего не видят, не слышат; крики, брань, неистовые лица… Минуту спустя, галдящие Арабы влекут меня к борту с явным намерением утопить….
14
«Лучшая гостиница». В Египте самый распространенный из иностранных языков — английский.
И вдруг — тишина; все рассыпались, как по колдовству…. Предо мной стоит Семен Семенович и мощною рукой держит за шиворот одного из лодочников.
— Что? спрашивает он, — попробовали вы вашего человеческого достоинства?
Расстались мы с капитаном друзьями. Он взялся отвезти моему константинопольскому товарищу, — тому что проси и маленького невольника, — купленную в Бейруте палку сахарного тростника.
Сахарный тростник едят, то есть, отрезав колено, сосут мягкую внутренность; приторно и отзывается древесиной.
Кавас собрал мои вещи и мы поехали, пробираясь между корпусами бесчисленных судов; лодка двигалась
В таможне кавас ушел вести переговоры с чиновниками, и меня снова обступили ненавистные комиссионеры. Один — в сюртуке без пуговиц — окружал мою особу всякими попечениями.
— Сколько у вас мест? осведомлялся он озабоченна.
— Не ваше дело.
— Но если вы не знаете числа своих чемоданов, вы легко можете их растерять. Не хотите ли пройти направо здесь вас беспокоят, к тому же сквозной ветер…
— Покорно благодарю.
— Я нанял вам экипаж.
— Напрасно. Отстаньте от меня наконец, со мной есть кавас.
— Где же он? я сейчас его приведу.
Впрочем при появлении каваса, у которого в числе других атрибутов власти была обыкновенная, палка, непрошеный покровитель скрылся…
Мне хотелось поселиться поближе к свободной стихии; но лучшую гостиницу, Hotel d’Angleterre, с террасой над морем, недавно закрыли за долги; извозчик повез меня в Hotel ties Messageries, тоже на морском берегу и недалеко от генерального консульства.
После Перы, Александрия приятно поражает вас своими широкими улицами, отличными тротуарами и мостовой. Еще неопрятные в портовой части, дома к центру города растут, хорошеют и убираются вывесками. Place des Consuls иначе Place Mehemet-Ali — продолговатая площадь с бульваром посредине — щеголяет уже бронзовым монументом, бассейном и цельными окнами; в магазинах можно найти
«Все, что в Париже вкус голодный, Полезный промысел избрав, Изобретает для забав, Для роскоши, для неги модной, Все, чем для прихоти обильной Торгует Лондон щепетильный,»—и если бы не Бедуины, не тюрбаны, не пальмы, не живые какаду во дворах, — если бы бронзовый памятник изображал не Турка, вы усомнились бы, что находитесь на Восток, а не в одной из европейских столиц.
«Messageries» оказалась гостиницею средней руки. Плачу я в сутки со столом и кофе двенадцать франков, за которые испытываю разные неудобства. Положим с утра до вечера я слышу прибой волн и днем вид из моей комнаты, пожалуй, искупает её убогую меблировку. Зато ночью стекла гремят от ветра, опущенный занавес, даже при закрытом окне, вздымается парусом, и комары поют докучливые песенки над колеблющимся пламенем свечи; под пологом, необходимою в этом крае принадлежностью всякой кровати, простыни и наволоки мокры, хоть выжми… При такой обстановке и самый шум прибоя не навевает возвышенных мыслей.
Сырость впрочем господствуешь не в одной этой гостинице; в январе в городе всюду сыро, и только третий и четвертый этажи обитаемы. Состоятельные люди на зиму переезжают из Александрии в Каир. Летом, наоборот, Каир несносно жаркий, пустеет как Понтийские болота; Александрия же делается первенствующею столицей и резиденцией хедива.
Немедленно но приезде я посвятил несколько часов ознакомлению с монетною системой и с арабским языком — то и другое в размере, необходимом для путешественника, который не желает, чтоб его обсчитывали на каждом шагу.