Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки

Крлежа Мирослав

А между тем в нашем спальном вагоне складывалась ситуация отнюдь не простая, скорее, запутанная. Самой важной персоной был, безусловно, персидский министр со своей свитой. Этот смуглолицый господин, по-восточному изысканный, путешествовал в обществе двух дам и мальчика лет четырнадцати, у которого на голове красовался полуцилиндр. Сопровождавший министра великан, можно сказать, динарского типа ^[291] , подавал им чай и кипяток, а также брил министра, переводил его приказания и вообще служил посредником между Их превосходительством, остальными пассажирами вагона и всем в нем происходившим.

291

Дикарский тип (дикарская раса) — выделяется некоторыми антропологами в составе европеоидной расы. Для ее представителей характерны высокий рост, темные глаза, удлиненное лицо, прямой выступающий

нос.

Следующее купе рядом с министром занимал господин Айерштенглер, крупный промышленник, производитель шелка из Шанхая, со своей супругой и секретарем. Мадам возвращалась Трансбайкальской магистралью в Шанхай из Берлина, проведя три месяца в Европе. Это была женщина семитского типа с монголоидным разрезом глаз, избалованная истеричка, которая целый день то листала один и тот же номер ульштайновского «Uhu», то бросала его в сетку над полкой. Она везла с собой бесконечное количество туалетных принадлежностей (несессеров, флакончиков и подушечек). Секретарь, безличный услужливый тип, выделялся своими аристократическими усиками, расчесанными на монгольский манер. Слуга господина Айерштенглера Виктор ехал в спальном вагоне третьего класса и появлялся редко. Айерштенглеры пили исключительно взятую с собой минеральную воду. Они дезинфицировали воду для мытья, протирались лизолом и повсюду искали клопов, которые никак не желали появляться. Кроме того, промышленник и его супруга панически боялись тифа: они ели бисквиты в индивидуальной упаковке, мыли руки в собственных каучуковых тазиках и без конца жевали яблоки для улучшения пищеварения. Эта пара фабрикантов-ипохондриков без конца слушала граммофон. Они то играли в карты, то делали лимонад, то кутались в пледы — короче говоря, все время пребывали в какой-то лихорадке.

В следующем купе размещался я со своим соседом-нэпманом [292] . Дальше было индивидуальное купе одного беспрерывно стонавшего астматика, старика с совершенно расстроенным здоровьем, чахоточного паралитика, возвращавшегося в Китай после годичного курса лечения в немецком санатории. Это был китайский богач, по происхождению немец, вот уже двадцать семь лет живущий в Китае. Всю дорогу он то храпел, то сипел, словно дышал через трубочку, рылся в своем багаже в поисках бутылочек с лекарствами, по ночам стонал в коридоре, пытаясь открыть дважды запломбированные и заклеенные окна, — словом, был весьма симпатичным и милым попутчиком.

292

Нэпман — тип, появившийся одновременное «новой экономической политикой» в 1921 году. Обычно синоним спекулянта. Этот термин стал международным: в Берлине я слышал слово Neplokal, которым называют рестораны, чьи владельцы разбогатели во время войны или занимаются валютными махинациями. (Прим. М. Крлежи.).

Кроме двоих-троих русских и одного немецкого воздухоплавателя, следовавшего в Читу, в нашем вагоне ехал еще армянин — торговец драгоценностями из Салоник в черной шелковой пижаме. С ним была хорошенькая русская актриса, возвращавшаяся из Парижа. Ехали также два англичанина-коммивояжера и четверо делегатов немецких рабочих, направлявшиеся в Москву. Одного из членов этой делегации сняли с поезда еще немецкие пограничные власти в Эйдкунене, другого арестовали в Риге. Все эти четверо, делегаты рурских шахтеров и гамбургских портовых грузчиков ^[293] , были мужественные и коренастые ребята. Типичные партийные работники-самоучки, уравновешенные и суровые, умеющие четко излагать свои мысли, с разумными взглядами на международное положение и в то же время полные бесконечной фанатической наивности, характерной для первого поколения революционеров, не осознающего реальной дистанции между словами и их воплощением в делах.

293

Рурские шахтеры и гамбургские портовые грузчики — 11 января 1923 г. начинается оккупация французскими и бельгийскими войсками Рурской области. Компартия Германии призвала к сопротивлению. 8–9 ноября 1923 г. в Гамбурге произошло неудачное восстание под руководством коммунистов. В начале 1924 г. в Гамбурге и других портовых городах Германии прошли забастовки за сохранение 8-часового рабочего дня и повышение заработной платы. В мае под теми же лозунгами выступили шахтеры Рура. РКП (б), Советское государство и Коминтерн руководили этими событиями и пытались использовать их в своих целях. Однако вскоре стало ясно, что коммунистическое выступление в Германии провалилось. Советское руководство через Коминтерн пыталось организовать восстания и в некоторых других странах (Болгария, Эстония), но они также терпели поражения.

Не успели мы переехать русско-латвийскую границу и остановиться на русской пограничной станции Себеж, как ситуация в нашем спальном вагоне стала постепенно меняться. Пограничные власти сняли с поезда Их превосходительство персидского министра вместе со свитой, и это крайне встревожило всех миллионеров нашего вагона. Господин Айерштенглер по собственной инициативе выбросил из вагона газету «Берлинер

тагеблатт» и экземпляр «Ригаше рундшау», немецкого ежедневника, выходящего в Риге вот уже пятьдесят шесть лет, опасаясь, что таможенники и агенты ГПУ (Государственного Политического управления, ранее «чрезвычайки») обнаружат у него это контрреволюционное издание. Нервозно демонстративный жест господина Айерштенглера оказался совершенно излишним, тем более, что ни в газете «Берлинер тагеблатт», ни в «Ригаше рундшау», кроме сообщений о красных «revolverheld», я не нашел ничего такого, что могло бы заставить промышленника расстаться со своим интеллектуальным компасом. Тем не менее, господин Айерштенглер в первые же минуты переезда антипатичной ему революционной границы отрекся от своей политической ориентации, как Петр отрекся от Христа в прихожей дома Каиафы. Я смеялся от всей души, потому что в эту самую минуту из курятника какого-то железнодорожного служащего прокричал петух. А делегаты рабочих из Гамбурга, которых до тех пор на всех станциях уводили для обыска как подозрительных лиц, теперь радостно улыбались молодому красноармейцу, стоявшему возле нашего вагона и добродушно глазевшему на пассажиров из Европы, на «иностранцев». Госпожа Айерштенглер приветливо улыбалась своими серыми монголоидными глазами гамбургским рабочим и изо всех сил старалась завязать с ними разговор. Она угощала их папиросами, что-то говорила о солидарности путешественников, «связанных общей судьбой такого долгого пути», и неожиданно оказалась милой, общительной дамой. Торговец драгоценностями, армянин из Салоник, стал мне объяснять, что он, собственно, родом из Грузии, и что он — из сочувствующих партии. Он рассказал, что коммунисты ежегодно завозят в Грузию десять тысяч фордовских тракторов, и что в Грузии все прекрасно. Он изобразил Грузию в таких розовых красках, что мне захотелось увидеть эту землю обетованную, поскольку Карл Каутский оплакивает ее судьбу под гнетом русских.

— Знаете, прошлой весной я был в Одессе, когда из американского трансатлантического парохода выгружали эти трактора. Я вам скажу, что когда я увидел эти машины, выставленные в ряд на молу, я не мог удержаться и расплакался от умиления. Вы только представьте себе, десять тысяч тракторов для этих бедняков, которые до тех пор ничего не знали, кроме плетей царизма. А эти им дают паровой плуг и школы! Господи, боже ты мой!

В руках русской актрисы из Парижа вдруг оказалась фарфоровая пудреница с изображенной на крышке синей лентой, обвившейся вокруг серпа и молота, с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Пудреница «чрезвычайно» понравилась мадам Айерштенглер, особенно надпись на крышечке, выполненная таким ярким синим цветом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

В привокзальном ресторане в Себеже господин Айерштенглер говорил с портовым грузчиком из Гамбурга о великом будущем Союза Советских Социалистических республик. Когда Трансбайкальская магистраль достигнет уровня американских железных дорог, и когда господин Айерштенглер сможет перебрасывать свой товар из Гамбурга в Пекин за четырнадцать дней, тогда Империя (Британская империя) может закрывать свою лавочку.

Но все эти уловки, напоминавшие мне поведение клопов при ярком свете лампы, без сомнения, переплюнул мой сосед-нэпман.

Своего будущего сотоварища по купе я заприметил еще в литовском консульстве, в Берлине. Крепкий, полный, невысокого роста мужчина в бобровой шубе, прибывший в наемном автомобиле без таксометра вместе с великолепной любовницей в дорогих мехах, — в приемной литовского консульства от него веяло самоуверенностью и богатством, которого он не собирался скрывать.

На вокзал на Фридрихштрассе его провожала неизвестная дама, укутанная в меха. Прошлой ночью я видел в красном коридоре международного спального вагона его силуэт в пестрой шелковой пижаме с разноцветными розами а-ля Людовик Пятнадцатый. (Кошмар!)

Входя в наше общее купе на рижском вокзале, он препирался с бородатым русским носильщиком, к которому обращался на «ты», относительно платы, причем напирал на совесть.

— Сколько тебе положено по тарифу?

— Два лата, ваша милость!

— А если по совести?

— Да не надо мне по совести, господин! Мне положено два лата!

— По совести, братец мой, по совести! Хватит с тебя пол-лата. Вот тебе! А теперь проваливай!

Итак, он дал носильщику «по совести» пол-лата и тут же обратился к проводнику, назвав его «товарищем». Я обратил внимание на то, что, когда он вошел в вагон в Риге, на нем уже не было бобровой шубы. Не было с ним и прежних первоклассных чемоданов. В купе он размещался подо мной, и я увидел в зеркале, что он укрылся плащом, предварительно перекрестившись на сон грядущий. Наутро он вышел в черной большевистской косоворотке и в сапогах. Он скупил все московские газеты и журналы, чтобы узнать, что нового дома, потому что, как он сказал, полгода не был на родине.

— Вы себе представить не можете, как приятно чувствовать себя на родине! Как приятно видеть эти русские буквы, — говорил он, листая атеистический журнал «Безбожник» и смеясь над карикатурами на нэпманов и прочих, с точки зрения советского строя, паразитов.

— Нет, вы посмотрите! СССР! Союз Советских Социалистических республик! Как это прекрасно! Вы только посмотрите!

— Просто плакать хочется. Наш СССР! — Так он восхищался буквами на железнодорожных вагонах. Он с восторгом читал передовую статью Сталина в «Известиях» и вообще вел себя как подлинный энтузиаст нового порядка. (Потом я узнал, что этот человек — один из самых отъявленных спекулянтов последнего времени.)