Поездом к океану

Светлая Марина

Юбер улыбнулся кому-то и снова попал в объектив. Хрипловатый голос окликнул его: «Господин подполковник, на минуточку!» — и он обернулся. Тонкие пальцы, державшие корпус фотоаппарата. Красной помадой накрашенные губы. Убранные назад темные кудри. Узко, но ладно сидящая по фигуре военная форма.

Анри кривовато усмехнулся. Когда делали коллективное фото сразу после награждения, он ее уже видел. Она стояла впереди и фотографировала.

Говорили, что она снимала все подобные мероприятия с первыми лицами государства — сначала была рекомендована руководством КСВС, потом просто понравилась нужным людям из высшего командования. Фото для прессы и фото для архивов. Пятилетний контракт не истек. Отпуск был

кратким. Она все еще работала на вооруженные силы.

Никто ее тогда не тронул, подполковник Юбер сдержал слово. Генерал Риво вновь забрал под свое крыло, дал подлечиться, окрепнуть и снова выпустил летать. Для нее все закончилось вполне благополучно, впрочем, как всегда.

Аньес де Брольи отняла лицо от фотоаппарата и широко улыбнулась, подмигнув подполковнику.

— Здравствуй, — кивнул он ей так, будто бы они были славными приятелями.

— Здравствуй, — шагнула она к нему и подала руку для пожатия.

Он же, по своему обыкновению, наклонился и галантно коснулся ладони губами. Улыбки обоих стали еще шире.

– Прими мои поздравления, — проворковала Аньес, и у него едва не свело скулы от доброты, прозвучавшей в ее голосе. — Следующая ступень — полковничьи погоны?

— Кажется, нынче все этого ждут, а я не спешу оправдывать чужих надежд.

— Все равно однажды им быть. Ты все так же нравишься моим объективам.

— Какая жалость, что только им!

— Полагаю, что не только.

— Как поживает Робер? Ты хотя бы успеваешь видеться с ним?

— Я сейчас не так уж сильно загружена, а он с мамой. Растет понемногу.

— Все еще здесь, в Париже?

— Да, конечно, он слишком маленький, куда его отпускать?

— Некуда, — согласился Юбер и усмехнулся. Потом как-то неопределенно повел головой в сторону Бертрана и проговорил, устало, будто докучливой кошке: — Ты простишь, мне нужно…

— Да, мне тоже, — тут же весьма охотно согласилась Аньес и помчалась со своим фотоаппаратом к другим гостям, а Юбер вместо Бертрана медленно поплелся к де Тассиньи. Совсем в другом направлении, чем указывал де Брольи. Антуан же в этот самый момент наблюдал за ним, продолжая общение с кем-то из генералов. Приличия соблюдены. А большего им не положено.

— Черт дери, есть ли хоть что-то, что способно сделать ее хуже? — рассмеялся де Тассиньи немного позднее, после смены еще двух военачальников в их компании и когда они остались вдвоем. Все знали: подполковник дружен с государственным мужем.

— Что? — рассеянно переспросил подполковник.

— Де Брольи! Ее даже вьетнамский плен не испортил, ей бы в кино сниматься!

— Этой женщине и в жизни довольно кино, — отмахнулся Юбер.

— Это-то не удивительно. У нее было бы куда больше возможностей, не свяжи она себя по рукам и ногам контрактом с армией. С ее прошлым — могла бы прославиться. Она и теперь знаменитость не меньше вашего, но вообразите эти все приключения на первых полосах газет. Ее хорошенькая мордашка и ваша физия. Ужасно смешно. А вместо этого она бегает и снимает что попало и что велят.

— И неважно, что это в Елисейском дворце, да? — Юбер поморщился и отпил еще шампанского. Он не любил шампанское, но здесь ничего крепче не подавали, оставалось лишь дожидаться окончания этой пытки, тогда как хотелось лишь расслабить галстук и верхние пуговицы рубашки, душившие его. — Вы хоть и племянник большого генерала, но все же человек в штатском, Антуан. А мы с ней носим форму. Мы понимаем на что и для чего идем. Это не так работает, как вы держите в своей голове. Какая разница, что у нее смазливая мордашка, если ей отдан приказ?

— Превосходство военнослужащего над гражданским лицом?

— Не обольщайтесь, всего лишь краткая характеристика нашего образа жизни. И поверьте, в форме или нет, она нашла бы себе очередное рискованное занятие.

А уж после того, что эта женщина повидала в Индокитае… это все равно что подсесть на наркотик. Она будет рваться туда снова и снова, потому что в тылу, в мирной жизни все теряет краски. Ужасы войны… подчас слишком притягательны для тех, кто предан своему делу так, как она. И ее контракт — хоть какая-то гарантия, что она не пострадает. Пусть лучше снимает наши рожи, ей есть чем заняться и в этой части света.

— Это правда, что она родила после насилия в плену?

Юбер дернул бровью и на мгновение сжал зубы. Потом залпом осушил бокал и хохотнул:

— Что вы, Антуан! Ищете на солнце пятна?

— Ее появление беременной после освобождения наделало тогда много шуму. Разное говорили.

— Отец ее сына был со мной в отряде. Его прикончили у нее на глазах, — отрезал Юбер и быстро глянул на де Тассиньи, смягчая свою резкость улыбкой. — Я могу еще в чем-то утолить вашу жажду познания?

— А ведь можете, господин подполковник! После этого скучнейшего собрания генерал Каспи снова собирает всех у себя. Но теперь обещает солдатскую попойку до рассвета, как в лучшие времена. Я уполномочен позвать виновника торжества.

— Зовите Бертрана, Антуан. Меня прикармливать не нужно, я и без того свои обязанности выполняю. А на этот вечер имею совершенно другие планы.

— Больше всего я люблю в вас вашу прямолинейность. Промолчать вы можете, а лавировать среди вариантов полуправды — нет.

В ответ Юбер сделал ровно то, что умел очень хорошо — промолчал. От того, что его начнут прикармливать, он лучше служить не станет. Де Тассиньи был славным малым лишь на несколько лет его старше и с обширным опытом и жизни, и службы. Мадам де Тассиньи — очаровательная женщина, с которой они никогда не показывались вместе на подобных мероприятиях, потому что она не выносила публичности. Ее Юбер видел однажды лишь мельком. Но кто-то когда-то говорил, что чета де Тассиньи вполне счастлива. Их сын Жюльен — по-прежнему служил в Алжире и приезжал последний раз к Новому году, на Рождество не поспел. История с Аньес де Брольи была для Антуана прямым доказательством того, что он в свое время не совершил ничего дурного, применив связи, чтобы не дать собственному ребенку сунуть голову в ад. Особенно, когда речь шла о тех идеалах, к которым сам де Тассиньи относился с большим сомнением. Но долг свой знал, откровенно говоря, и без формы. Лишь самое дорогое отдать войне он не пожелал.

Присутствие в этом зале теперь сделалось невыносимым. До разговора с Аньес подполковник еще как-то держался, а после — не знал для чего. Воздух казался настолько плотным, что дышать им становилось невозможно. Он просто застревал где-то в носоглотке, а дальше не шел. И вместо воздуха Юбер до бесконечности глотал присутствие постоянно ускользающей из поля зрения Аньес. Но пока она здесь — он чувствовал. Перестанет чувствовать — встанет и выйдет следом.

Она перемещалась между людей, делая снимки, кому-то улыбалась, а с кем-то даже заговаривала так, будто каждый день бывает в президентской резиденции и уход от протокола — обычное дело. Среди всех этих людей выглядела словно одна из них. Пусть без погон и регалий. Пусть лишь с фотоаппаратом. Как она так может — вот чего он никогда не понимал, видя ее в разные периоды жизни, даже самые страшные. Разбитую, раздавленную, разрушенную. Но сейчас по ней, по рядовому фотографу КСВС скользят восхищенные мужские взгляды, а ему хочется скрыть ее от них. Ему хочется оторвать язык де Тассиньи за его вопросы. Ему хочется стереть проклятую красную помаду с губ и разглядеть голубоватые прожилки в светло-серых глазах. Не нагляделся, не успел, слишком быстро сдался и ушел. Боялся не выдержать ее близости, которой в действительности всегда мало — даже на полный вдох не хватает.