Шрифт:
ПОЭЗИЯ АФРИКИ
АЛЖИР
АНГОЛА
БЕРЕГ СЛОНОВОЙ КОСТИ
ГАМБИЯ
ГАНА
ГВИНЕЯ
ДАГОМЕЯ
ЕГИПЕТ
ЗАИР
ОСТРОВА ЗЕЛЕНОГО МЫСА
КАМЕРУН
КЕНИЯ
КОНГО
ЛИБЕРИЯ
ЛИВИЯ
ОСТРОВ МАВРИКИЙ
МАЛАВИ
МАЛАГАСИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА
МАЛИ
МАРОККО
МОЗАМБИК
НИГЕРИЯ
ОСТРОВ САН-ТОМЕ
СЕНЕГАЛ
СУДАН
СЬЕРРА-ЛЕОНЕ
Танзания
ТУНИС
УГАНДА
ЦЕНТРАЛЬНО-АФРИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА
ЭФИОПИЯ
ЮЖНО-АФРИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА
Роберт Рождественский ОБРЕТЕННЫЕ ГОЛОСА
(Вместо предисловия)
Некоторые стихи антологии африканской
В этом крике все: и муки, и поруганные надежды, и глухие трюмы невольничьих кораблей, и сломленная гордость, и сжатые кулаки, и слезы, и молитвы. В этом крике — всепоглощающая любовь к Африке. В этом крике — ее сердце. Огромное, доброе сердце.
Большинство стихов африканских поэтов похоже на гравюры. Где есть только два цвета. Два! Черный и белый. Но, в отличие от гравюр, эти два цвета не дополняют друг друга. И даже не контрастируют. Эти два цвета постоянно борются! Борются долго, страшно, непримиримо. И тогда возникает третий цвет. Цвет крови.
Белый убил моего отца — Гордого моего отца. Белый опозорил мать мою — Мою красавицу мать. Белый заставил моего брата, Могучего моего брата, Спину под солнцем гнуть. Белый протянул ко мне руки, Красные от черной крови, И крикнул надменно: «Бой, умыться! Воды!»(Давид Диоп)
И тут же:
На отелях, на барах веселых, на гранитных церковных приделах, на больницах, вокзалах и школах — всюду надписи: «Только для белых!» На рассветах, пылающих в небе, на мечтах, безрассудных и смелых, на любви, на свободе, на хлебе — всюду надписи: «Только для белых!..»(Леонард Коса)
И — задыхающиеся, торопящиеся, издевательские строки гвинейского поэта Рэй Отра. Вполголоса читать их нельзя. Любоваться их «поэтичностью» кощунственно. Они звучат, как хрип человека с простреленной грудью. Их надо слушать, оцепенев. Слушать, сжавшись, как от удара.
Да, я невежда, я зверь, я всего лишь вонючий негр, я пожираю червей, и лесные плоды, и корни, выкопанные из земли, и лучком травы прикрываю срам. И тело мое — на шраме шрам, я многоженец, как павиан, я покупаю жен и продаю дочерей, и клозетом мне служит зеленый куст, и череп мой обрит наголо, и в тыкве сухой хранится моя еда, и я хватаю руками куски и рыгаю во время еды, и в хижине — жалкой лачуге — живу, и огонь развожу на камнях, и пищу варю в глиняном грубом горшке, я — варвар, и искусство мое — примитив, и ты говоришь про меня: темный, жалкий дикарь…Как вам это? Знакомо? Слишком грубо — считаете? Но вы узнаете: ведь почти этими самыми словами описывали «бесстрашные» завоеватели
Африки
А Рэй Отра продолжает:
Но вчера… . Ты даже сумел позабыть, что кожа моя черна! Вчера… Вчера, потому что «родине» грозила беда, и ты собирал солдат и кричал: — За свободу умрем! — Вчера, потому что в бою смешалась кровь твоя и моя — черного красная кровь и белого красная кровь, вчера, потому что я был бойцом, отваги и верности образцом, вспомни, мы побратались с тобой, и ты не скупился на лесть: негр — самый лучший друг, негр — непревзойденный герой!.. А сегодня… Сегодня, когда я сам свободу выпустил из тюрьмы, ты сразу вспомнил, что я — антипод, и снова я — выкормыш обезьян, пожиратель кузнечиков и саранчи, снова я — черная мразь, дикарь, которому клетка нужна, а не свобода…Честные, прекрасные стихи! Помимо талантливости их автора, стихи эти свидетельствуют еще и о том, что Рэй Отра очень точно понимает законы политических взаимоотношений в капиталистическом обществе. Понимает и отвергает идеологию империализма. Слово «родина» он поставил в кавычки. И действительно, это была не его родина. Это была родина его угнетателей. Его убийц.
Но не зря стихотворение Рэй Отра названо «Я — человек!» И не зря эта тема — я — человек! — ощущается во многих стихах африканских поэтов. Они не хотят, не желают, чтобы слово «родина» ставилось в кавычки. Африка выходит на бой за свою свободу!..
Сначала — это почти неосознанный ритм, какой-то неведомый подземный гул. Сначала — только глухая интонация страдания, только шорох шагов:
На дальних дорогах Толпы народа, Толпы народа, Толпы народа…Заклинание слышится в этом повторе. И еще непонятно, как сам автор относится к тому, что он видит и слышит. Но — с каждой повторной фразой, с каждой повторной строкой крепчает голос, горячеет, будто приближаясь к нам:
…Толпы народа, Изгнанного отовсюду, На дальних дорогах. До самого горизонта… И снова на дальних дорогах Шагают люди, Бессильно повесив руки… Зарево, танцы, тамтамы, ритмы…Я читаю эти строки и чувствую сердцем, как нервно дрожит земля от шагов миллионов людей. Они идут — грозные, большие, — и уже никто и ничто не сможет остановить, не сможет замедлить этот трагический поток:
Ритмы в свете, Ритмы в цвете, Ритмы в звуке, Ритмы в движенье, Ритмы в шагах окровавленных ног, Ритмы в крови, текущей из-под ногтей, И все это ритмы… Ритмы… О, голоса истерзанной Африки!