Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Автор неизвестен

Веет поспешно потом, насыпает корзины до края

И подается в корчму — пропивать урожай без остатка.

Трепаный лен в кабак относит женка Дочиса

И, за бесценок отдав, к бутылке спешит приложиться.

Мало того — и детишек приводит, ничуть не смущаясь,

Прямо в кабак к муженьку, а сама — опять за бутылку.

В прошлом случилось году: к Плаучюнасу в дом на крестины

Блеберса добрый батрак, уважаемый Каспарас, вместе

С наглым Дочисом пошел,

и туда же поехали Кризас

С Лаурасом; в гости к себе Плаучюнас соседей сзывая,

Выставить пообещал побольше напитков и снеди;

Званых гостей у него собралось без числа, но немало

Понабежало к нему и соседей неприглашенных.

Щедрому Кризасу в пояс поклон наш Каспарс отвесил,

Ну, а пьянчуга Дочис, подбочась, как советник пузатый,

И непристойно крича, на пирушке честной показался;

Клюкнуть уже успел пред Мартыновым днем он изрядно,

Слюни глотая, наглец на яства косился умильно.

Блюда хозяин поставил с вареным и жареным мясом.

Так же радушно поднес кумовьям он булок пшеничных,

Гости честные в ряд за стол хозяйский уселись,

Ели, дружно хваля, кровяную похлебку и сало.

Благопристойно пирушка текла,— вдруг Лаурас с Дочисом

Стали ворчать друг на друга и злобно, как псы, огрызаться,

Из-за свиных хлевов разоренных стали друг друга

Мало-помалу они осыпать безобразною бранью.

Не забывайся, мужлан, ты в гостях, на пирушке хозяйской,

Время нашел вспоминать о дрянных каких-то закутках!

Ну, а теперь, друзья, расскажу, что позже случилось,

В прошлом году,— о том уважаемый передал Кризас.

Доброго пива купив за немалую цену три бочки,

Слуг Плаучюнас позвал и велел внести их в светлицу.

И притащил Энскис, слуга его, целую гору

Кружек пивных расписных и муравленых емких кувшинов.

Гости бочонок большой во мгновенье опорожнили,

Хмель зашумел в головах, языки у всех развязались,—

Знаете сами небось, до какой околесицы может

Договориться крестьянин, лишку хватив на пирушке,

Из-за убитых свиней и свиных развалившихся хлевов

Так же у прочих дошло наконец до нешуточной ссоры.

Гости хмельные в карман за скверным не лазили словом,

Адский галдеж поднялся, а затем и дракой запахло.

Знаем, хлебнет мужик — и рассудка лишается вовсе,

Прямо сказать — на глазах человеческий образ теряет.

Ведь Плаучюнас-то сам, затеявший эту пирушку,

Даже и тот до того с напитком крепким повздорил,

Что по светлице плутал, невзвидя белого света.

Диво ль большое,

что гости, которых он потчевал щедро,

Скромных, разумных речей за столом вести не сумели?

Мало того — погодите, узнаем, что дальше случилось:

Кубас и Лaypac, бывший почтенному Каспару зятем,—

Также и Миколас,— был он приказчиком в нашей деревне,—

В помощь товарищей взяв, напустились вдруг на Дочиса.

Сбились они в клубок и в драке ожесточенной

Рухнули на пол вдруг и, катаясь, тузили друг друга

С пылом таким, что один, говорят, там без глаза остался,

Уха лишился другой; особливо ж Дочису попало:

Полуживого домой сыновья потащили в корыте.

Пиме, Дочпса жена, смертельно перепугалась —

Над муженьком полумертвым с рыданьем она хлопотала

И с головы его отмывала кровь, причитая;

Крики и плач услыхав, отовсюду соседки сбежались

И впопыхах притащили с собою снадобий разных,

Грита и девясила и прочих травок достала,

Приволокли Сельмике и Берге мазей целебных.

Дружно пошли хлопотать над больным сердобольные бабы.

Яке настойку из трав в черепке развела хорошенько,

Польского дегтю в нее да багульника чуть подмешала,

Так завоняло в избе, что и мертвый, кажись, не стерпел бы.

Вот на лежанке Дочис понемногу стал шевелиться.

Пиме, Дочиса жена, и соседки повеселели,

Мазью стали они усердно смазывать раны,

Голову мужу скорей начала перевязывать Пиме,

А Пакулене взялась заговор прочитать подходящий.

В то же мгновенье Дочис, вонючее зелье унюхав,

Неописуемый страх почуял пред знахарством бабьим,—

Тотчас придя в себя, с постели молниеносно

Он соскочил и дубиной большущей вооружился,

Всех сердобольных баб с их бальзамами бабьими вместе

Вышиб он в ярости вон из избы, насквозь просмердевшей,

Ну, а потом, перебив немало утвари всякой,

Все черепки с лекарством схватил и за дверь пошвырял он.

Бедных сынов, что его, как падаль, домой притащили,

Злобно ворча и бранясь, едва не прикончил, поганец».

«Хватит! — вымолвил Сельмас.— Довольно этих побасок,

Уши вянут от них, а нет ни конца им, ни краю.

Эх, и куда ушли времена, когда еще пруссы

Ни одного словца по-немецки сказать не умели,

А башмаков иль сапог не знавали, и хоть каждодневно

Лапти носили простые, да все не могли нахвалиться.

Где времена, когда ни друзей, ни соседей почтенных